Юлия Липницкая: «В детстве называла себя «Юлия Олимпийская»

Российская фигуристка Юлия Липницкая ровно год назад стала чемпионкой Олимпийских игр в командных соревнованиях. Корреспондентам "Р-Спорт" Марии Воробьевой и Андрею Симоненко Юля рассказала о том, с какими эмоциями недавно вернулась в Сочи, вспомнила о самых драматичных моментах Игр, поделилась детскими мечтами и пообещала ради болельщиков перетерпеть все трудности.

На интервью Юлия Липницкая пришла с очаровательной мохнатой собачкой и, может быть, вопреки нашим ожиданиям после перипетий последнего времени, с очень даже позитивным настроением. С воспоминаний о положительных моментах и начался наш разговор.

– Юля, буквально несколько дней назад вы были в Сочи и выступали в шоу, посвященном году со дня начала Олимпийских игр. С какими эмоциями все это прошло?

– Ностальгия была очень сильная, конечно. А сам праздник получился очень хорошим, и шоу было сделано очень здорово. Единственное, спали очень мало.

– Репетировали, что ли?

– Да. Рано вставали, поздно приезжали. Репетиций много было. Но я приехала сейчас туда очень хорошо отдохнувшая.

– Произвольную программу "Список Шиндлера" исполняли?

– Нет, на это у нас времени не было. Сделали общий выход под музыку "Нас не догонят" – и мы за 30 секунд должны были что-нибудь сделать. Прыгал только Женя Плющенко, я сделала спираль с вращением, все-таки месяц не каталась. Прыгать бесполезно было пробовать.

– А почему месяц не катались?

– Отдых. И это было совершенно не зря. Я восстановилась, много за это время успела сделать. Сейчас потихоньку начинаем тренироваться. Будем скользить, придумывать новые вращения в новых позициях. Работать будем над прыжковой техникой – начнем с одинарных, с двойных. Тем более что у нас есть уже специалист с камерой, он будет все снимать, и на замедленном повторе можно будет смотреть технические ошибки. С нуля буквально все начали.

– Что-то разладилось кардинально, если надо технику прыжков с нуля учить?

– Я поменялась. Взросление. И техника у меня была неидеальная, потому что как только что-то менялось, приходилось ее подгонять. Не совсем она была универсальная. Поэтому сейчас надо ставить что-то посерьезнее, более фундаментальное.

Свою первую Олимпиаду я выиграла — а на вторую ничего не осталось

– Юля, раз уж мы говорим в тот момент, когда сочинской Олимпиаде исполнился ровно год, то хочется вспомнить – а как оно все было? С какими эмоциями вы, например, приехали в олимпийскую столицу?

– Я помню, как прилетела в аэропорт. Первое, что меня удивило – там рос бонсай. В центре аэропорта, в саду. Подумала – эх, выкопать бы и домой увезти. Ну и вообще я, конечно, пребывала в шоке. Ведь в Сочи-то я ни разу, можно сказать, не была.

– Но ведь были же прокаты, чемпионат России, Кубок Федерации…

– Это да, но когда мы приезжали на прокаты, помню: все еще было на стадии строительства. По сути, в олимпийском парке ничего не было готово кроме катка, да и до него приходилось по камешкам прыгать - такая грязь от стройки была. Даже не верилось, что успеют за оставшееся время все построить.

– А потом на Олимпиаду, наверное, как в другую страну приехали?

– Ну конечно, вообще не могли поверить своим глазам, как все круто и грандиозно в итоге получилось. Такую работу проделали! В шоке ходишь, пытаешься что-то рассмотреть, к чему-то привыкнуть. Все интересно, все в первый раз.

– Было ощущение, что дома?

– Нет, вообще не было. Разве что лица знакомые – и язык, разумеется. Иностранцев за километр видно было. А так все очень непривычно, от всех наших городов, где я была, все сильно отличалось.

– Вы прямо перед выступлением приехали в Сочи?

– Как всегда перед стартом. Сначала тренировочный день, потом выступаю. Там были сборы, но я на них не приезжала.

– Тяжело было к сочинскому льду привыкать?

– Непросто. Лед там сильно отличался от всех остальных. Раньше для меня японский лед был что-то с чем-то. Он очень не похож на другие. А в Сочи лед еще сильнее был не похож. Да даже сейчас пришлось к нему привыкать опять.

– От олимпийской деревни какие эмоции остались?

– Пугали, помню, что будут все время досмотры, проверки чемоданов. А ничего такого и не было. На ленту поставил, просканировал – и все.

– Неужели даже от Овечкина эмоций не осталось? Или хоккеисты – не кумиры?

– Видела Овечкина один раз перед произвольной программой личного турнира. После их неудачной игры. Еще в доме, где всех собирали на ужин, с ними встречалась. Но мыслей взять автограф у них не возникало. Хотя потом подумала, сфотографироваться можно было бы. Но уже разошлись к тому моменту все.

– Многие рассказывают, что покайфовать от олимпийской атмосферы особо и не получилось – все были в себе, готовились…

– На самом деле, когда Олимпиада закончилась, мы не сразу уехали. Несколько дней было. Вот тогда атмосферу и ощутила. На биатлон съездила в горы, как раз когда наши эстафету выиграли.

– Больше ничего посмотреть не удалось?

– По телевизору только. У нас шла трансляция – я, например, могла сидеть краситься и смотреть соревнования.

– Максим Траньков рассказал, что когда смотрел на катание Плющенко в командном турнире, его затрясло от волнения.

– Я понимала, что ошибаться вообще нельзя. Никак. И так получилось, что все мои силы, эмоции, которые сопровождали меня всю жизнь на пути к олимпийской мечте, как раз помогли мне в командном турнире. А на личные соревнования сил уже просто не осталось. И в итоге получились две разные Олимпиады. Первую, к которой я шла всю жизнь, я выиграла.

– Почему все-таки не получилось выиграть вторую? Времени не хватило настроиться заново?

– Отдохнуть и восстановиться времени не хватило. Весь сезон я постоянно выходила на пик – к каждому старту. Первый раз усталость проявилась на московском этапе Гран-при. Из-за нее у меня не получилась произвольная программа. И то же самое получилось на личном олимпийском турнире. Там уже вообще все плохо было.

– Вы говорили, что такого жесткого отбора, как на Олимпиаду, у вас в жизни никогда не было.

– Это правда. Сейчас даже не понимаю, как я смогла его пройти. Отрешенная была постоянно, ни о чем не думала. Только одна мысль была – отобраться.

– А с какими мыслями на прокат вышли, помните?

– Одну мысль только помню. "Так, это уже Олимпиада. Представляешь?" Дальше уже ни до чего было. Первый прыжок сделала – и поехала как на тренировке. Во время командного турнира вообще не нервничала, на дорожке помню, хлопали, я спокойно ехала. А во время личных соревнований, помню, первую половину программы сделала, а потом, когда поехала дорожку – вдруг оказалась гробовая тишина. И я еду и боюсь какие-то звуки издать, которые громче музыки будут – на зубцы встать или еще что-то. Пришлось каждое движение контролировать, как будто в первый раз программу катала. Страшно было.

– Многие фигуристы говорили, что публика была специфическая. Болели не за фигурное катание, а за страну. И хлопали не всегда в нужные моменты. Нам, например, запомнилось, что вам больше всего оваций досталось во время знаменитых вращений.

– Ну там все-таки конец программы уже был. Хотя болельщики действительно хлопали везде – если не падал. А если падал, то еще громче (смеется).

– Не мешало это?

– (после паузы) Да там уже состояние какой-то паники уже было такое, что не так это было важно. Но вообще мешало, конечно.

– Если бы командного турнира не было, получилось бы выиграть личный?

– Пик бы на него пришелся, это точно. И я когда сейчас анализирую то, что было тогда, то понимаю, что основную свою задачу я выполнила. Просто я не планировала, что в короткий срок, в течение двух недель, придется выступать на двух Олимпиадах. Так что пятое место – еще тоже неплохо.

– Хоть какой-нибудь шанс – при другой подготовке или при другом настрое – хорошо откататься еще и на личной Олимпиаде был?

– Многие говорят – вот, надо было оставаться готовиться в Сочи. Но я не знаю, что бы я там подготовила, если бы тренировалась по 40 минут в день.

Был Чертик, стала Чопа

– Помните, что было после командного турнира?

– Ужас был. После командного турнира сто метров от катка до автобуса я преодолевала два с половиной часа. Холодно, ночь, спать хочется лечь. Олимпиада еще одна через две недели. А ни минуты спокойной, куда-то зовут, приглашают, тащат, просят сфотографироваться… Когда летели домой в самолете, еще чуть-чуть получилось отдохнуть. Но в аэропорту нас встречали с флагами, организовали концерты, собрали детишек.

– То есть, такое создали ощущение, что все закончилось?

– Да. А я им хочу сказать – что вы делаете, у меня же еще одна Олимпиада впереди? Пытаюсь отдыхать, но вокруг камеры, журналисты, мне при этом еще надо держать лицо. А что на катке творилось… Людям предлагали деньги, чтобы они снимали мои тренировки. Ребята из "Самбо-70" прямо при мне прослушки в раздевалке нашли. Со съемной квартиры нам пришлось съехать. Ее все знали, и там постоянно находились какие-то люди, дяденьки какие-то неизвестные, журналисты. А в той новой квартире, куда мы съехали, оказались клопы. И у меня на них проявилась аллергия. Я поехала на личные соревнования вся искусанная, а у меня на платье сетка, боялась, что будет все видно. К счастью, видно не было, зажило немного. Но все равно, как мы на эту квартиру ездили… Представляете, вместо того, чтобы пройти 100 метров от катка до дома, через полгорода катить приходилось! И то за нами постоянно кто-то ехал, чтобы узнать, где мы живем.

– Может, на катке надо было ночевать?

– Такое тоже было. Вот так я готовилась к личному турниру.

– Нам Аделина Сотникова рассказывала, что у нее было постоянное ощущение, что за ней следят.

– Мне рассказывали, что ей один человек в интернете писал, угрожал… Меня предупреждали про такое.

– Не боялись?

– Да в интернете пусть любые гадости делают. А в нормальной жизни есть кому защитить.

– После личного турнира схлынул весь этот ажиотаж?

– Думала, что схлынет, перекинется на остальных спортсменов. Но все равно очень много было внимания. Пришлось лететь, помню, после личного турнира в униформе. Естественно, в аэропорту все узнавать стали, подходить… В самолет села, думаю – ну наконец-то, отдохну. Сейчас! Объявляют по громкой связи: "У нас в самолете летит олимпийская чемпионка Юлия Липницкая, просим ее пройти в бизнес-класс на первый ряд". В итоге весь полет я сидела в первом ряду бизнес-класса, но не спала, а раздавала автографы и фотографировалась, а ко мне стояла целая очередь.

– Правда, что в одной из популярных соцсетей к вам десять тысяч человек в один день в друзья попытались добавиться?

– Начали проситься в друзья уже после чемпионата Европы, до Олимпиады. В какой-то момент до верификации у меня действительно было около десяти тысяч запросов. После Олимпиады ежедневно тысячами добавлялись.

– Хоть что-то положительное от болельщицкой любви осталось? Вот, собаку же они вам подарили…

– Да, в последний день, когда мы были на съемной квартире. Звонок в дверь. Открываем – стоит молодой человек. У него в руках два букета и мешки какие-то. Ну букеты ладно, думаю, мне и маме – а мешки что означают? Переезжает он, что ли, куда-то? Оказалось, в переноске лежит рыжий щеночек, оказалось, это тоже мне.

– Что же это был за человек?

– Ну он оставил, конечно, свой номер, телефон заводчицы. Но не знаю я, кто это, честное слово! Но спасибо ему, Персик – классный!

– У вас же еще и кошка есть?

– Кошку я сама себе нашла, в магазине, где коньки выбирала. Там было много людей, и меня отвели на склад, чтобы я там подождала. А на складе коробка с двумя котятами. Ну я что, начала с ними играть. Один котенок от меня сбежал – а второй лезть, наоборот, начал. Вот так и получилось, что подарили мне его. Правда, сказали сначала, что это мальчик, и я его назвала Чертик, потому что он спину выгнул, когда собаку увидел. Но выяснилось, что это девочка, и ее назвали Чопа.

Олимпийской чемпионкой много раз становилась в своей комнате

– Юля, вы сами уже упомянули про свою олимпийскую мечту. А в какой момент мечта эта пришла?

– Да много было каких-то связанных с Олимпиадой ассоциаций с самого детства. Например, когда я была маленькая, то фамилию свою не выговаривала. Меня спрашивали: девочка, как тебя зовут. И говорила "Юлия Олимпийская" (смеется). Хотя еще не понимала ничего – ни что такое Олимпиада, ни значения слова "олимпийская". Еще, помню, был у меня в Екатеринбурге хореограф, он разным простым вещам учил. Как-то говорит – вытяни ногу! Вытягиваю. "Вот, будешь олимпийской чемпионкой". Как-то так все и складывалось. И как только я узнала, что такое Олимпиада, то когда на лед выходила, уже говорила себе – буду олимпийской чемпионкой.

– Как-то вы рассказывали, что сидели в комнате с флагом и пели гимн, как будто на Олимпиаде.

– Ну как у всех детей, у меня в комнате был свой город, свой мир... И вот бывало, что на тренировке у меня что-нибудь получится, и я вечером там сяду и представляю, как будто Олимпиаду выиграла. Но флага у меня не было, я просто руки расставляла, как будто с флагом. Помню тоже, что когда еще не было известно, где будет проводиться Олимпиада, я поспорила с одним дяденькой-тренером – если в Сочи, то я туда обязательно поеду.

– Это сколько ж лет вам было?

– Да лет шесть, семь, может быть. И вот когда Сочи получил Олимпийские игры, мы с мамой к этому дяденьке подходим и говорим: ну все, ждите две медали – мою и Ковтуна.

– Екатеринбург бы от счастья бурлил.

– На самом деле, если бы для Макса не сложились так неудачно обстоятельства, я считаю, у него реальные были шансы выиграть Олимпиаду. Учитывая, как катались там Юдзуру Ханю, Патрик Чан. Поэтому, конечно, мне очень жалко, что у него не сложилось.

– Вы с Ковтуном еще в Екатеринбурге познакомились?

– Сначала я каталась в группе Елены Арнольдовны Левковец. А потом перешла в группу Марины Владиславовны Войцеховской. Там катались ребята постарше – и Ковтун. Вот там с ним и познакомились. Потом он, помню, ездил к Мишину – а как обратно приезжал, все по-другому начинал делать. А я в Новогорск однажды поехала, туда позвали детей с регионов. И там были сборы, их Тарасова проводила. Помню, я там в толпе катаюсь, а она мне кричит что-то. И я такая радостная от этого была – надо же, мне Татьяна Анатольевна что-то сказала!

– Помимо фигурного катания и строительства городов, на что-то время было?

– Да нет, особо ни на что. У меня же всего один выходной в неделю, а так – тренировки да школа. Постарше когда стала, научилась маникюр делать, косы плести, прически делать.

– Ваши косички на выступления вам мама плела?

– Да. Я ее научила. А когда я училась, мне мама купила голову с волосами (смеется). Но я была маленькая, поэтому ее взяла и постригла с уверенностью, что волосы обратно вырастут.

– Со сверстниками общались?

– В школе какие-то знакомые у меня были, я с ними играла, делала что-то. Ездила к бабушке, у меня есть сестра и брат младшие, с ними общалась.

– Лошади тогда были уже?

– Нет, лошади позже появились. Когда мы уже в Москву переехали. А в то время у нас дома жил кот. Ну еще было много знакомых с собаками. Я им даже прививки делала.

– Настоящие?

– Конечно! А что там сложного, в холку-то.

– Ветеринаром не хотелось никогда стать?

– В школьном журнале, где фотографии с первого класса напечатаны, знаете, всем раздают потом, написано, что я хотела стать олимпийской чемпионкой и ветеринаром. Точнее, парикмахером для животных. Просто моего кота надо было часто стричь, у него шерсть длинная была, и я его стригла подо льва. У него была огромная грива, кончик волос на хвосте и на лапах. Остальное все состригала.

– Персика своего тоже сами стрижете?

– Да, сама, ножничками для маникюра.

В предолимпийском сезоне прошла через семь травм, но понимала – нельзя бросать

– Как в Москву поехали, помните?

– Конечно. Кота завезли знакомым – и на машине поехали. В гостиницах по дороге останавливались. Все помню.

– Было осознание, что это крутой поворот в жизни?

– Знала, что всегда можно вернуться. И мы ведь вернулись – но уже только для того, чтобы оставшиеся вещи забрать. Все в первую поездку увезти не удалось.

– Какой в первый раз Москва показалась?

– Помню, едем по Профсоюзной улице, где сняли комнату на время просмотра у тренера. Едем, и я думаю – господи, здесь одна улица больше, чем весь наш город! Я привыкла к тому, что дома и дороги все узенькие, маленькие, речка, плотинка – и все.

– Комфортно было? Питерские, например, к Москве привыкнуть не могут.

– Ну а я, например, к Питеру привыкнуть не могу. Нет, для меня Москва была открытием. А сейчас я по Профсоюзной когда еду, то думаю: надо же, как ощущения поменялись.

– На Красной площади сразу побывали?

– Нет, только когда каникулы первые были. Сразу в работу погрузились. Но сменили очень много съемных квартир.

– Тренировки в Москве сильно отличались от тех, что были в Екатеринбурге?

– Для начала меня шокировало то, что обычная тренировка в Москве длилась два часа, а воскресная - чуть ли не два с половиной. А я никогда дольше часа не каталась. Сразу пришлось все эти прыжки делать – "2-2-2", лутцы, флипы… Кстати, из-за того, что я на автомате все подряд делала, у меня и закрепилось неправильное ребро на флипе. Поэтому сейчас беремся основательно за технику, чтобы эту ошибку исправить.

– Такое ощущение, что карьера у вас шла по принципу "пришел, увидел, победил". Переезд в Москву, юниорские этапы Гран-при, Финал юниорского Гран-при. И так до сезона-2012/2013, в котором вы получили серьезную травму…

– В том сезоне, на самом деле, у меня семь или восемь травм было. И до этого я регулярно ломала ноги – правую, левую, голеностопы. Потом сходили к остеопату, который работает в группе Нины Мозер, он сказал, что у меня плоскостопие и завернутые стопы. И что пока я не буду их "закачивать" и носить правильные стельки, всегда переломы у меня и будут. Когда начала стельки носить, ноги болели очень сильно. Но потом зато уже ничего такого, тьфу-тьфу-тьфу, не было. А в тот сезон мне надо было три укола сделать в голеностоп. С первого я более-менее ходить нормально стала. Со второго – непонятно. А с третьего встала и упала – потому что не смогла на ногу от боли наступить. Вывезли меня из больницы на кресле. Три дня сидела и не знала, что будет.

– Это было перед Гран-при же как раз?

– Да. На Гран-при я выступила в итоге, но потом произошло то самое сотрясение мозга. Помню, на тренировке делаю прокат произвольной программы, исполняю на предпоследнее вращение "либелу" – и то ли от усталости, то ли от потери концентрации ударяюсь подбородком о лед. Отключилась на какое-то время, а потом встать не смогла.

– Страшно не было?

– Не помню. Все что помню – когда везли в травмпункт, тошнило меня всю дорогу.

– Тогда же было непонятно, насколько долго продлится восстановление.

– Я пропустила взрослый чемпионат России, но понимала, что на юниорский чемпионат мира мне обязательно надо отбираться. Иначе бы на следующий сезон не дали бы этапов Гран-при. Начала готовиться. Помню, в каком-то прокате сделала тройной риттбергер – и понимаю, что не могу ни согнуться, ни разогнуться. Нерв защемило. А до первенства России осталось несколько дней. Опять врачи, опять снимки, опять остеопаты… Один остеопат сказал – девочка, тебе с такими травмами надо заканчивать. Второй тоже говорит: плохо все, никакого больше спорта. Сделали уколы – выяснилось, что от них сильная раскоординация. И вдобавок отравилась, приехала отбираться, сбросив два килограмма. Вот в таких условиях пришлось выступать на первенстве России. Выступила, каким-то чудом отобралась. А к первенству мира еще более-менее подготовилась…

– Этот сезон был самым страшным в плане понимания, насколько жесток спорт?

– Ох, я даже не знаю, мне тогда уже ничего не хотелось. В тот момент я уже даже не думала, что Олимпиада уже в следующем сезоне. Но понимала, что бросать нельзя – все-таки столько всего уже вытерпела.

– Стоило оно того – терпеть-то?

– Ну а что, я же восстанавливалась, снова каталась. Нет, я даже не думала о том, чтобы бросить. Перед олимпийским сезоном и мама, и тренер очень мне помогли, можно сказать, "втянули" меня в него.

– Неужели мама ни разу не сказала – дочка, может, хватит?

– Нет. Речь о завершении карьеры вообще только один раз была – перед отъездом в Москву. Вот тогда она сказала – или мы едем, или ты идешь и нормально учишься в школе. Я ответила – в Москву едем. И еще даже подумала: боже, зачем я это сказала…

Надо перетерпеть взросление – и тогда я попаду на следующую Олимпиаду

– Юля, сейчас, как мы понимаем, все налаживается – и в плане состояния, и в плане перспектив. Но все-таки, как считаете – можно было избежать отрицательных эмоций первой половины послеолимпийского сезона?

– Трудно сказать. Я вообще-то не могу обещать, что в следующем году буду в идеальной форме. Исправлять технику – это дело серьезное. А потом надо будет учиться заново делать все то, что мы исправим, на стартах. Как мы говорим, "собирать" все.

– Хоть какой-то полезный опыт нынешний сезон дал?

– Нельзя на соревнования ездить не готовой. Как ты на чудо ни надеешься, оно не произойдет. То есть короткую программу я была готова катать. Только на первом этапе Гран-при не была готова – вот там произошло маленькое чудо, что я ее собрала. Потом с короткой было все нормально. А вот с произвольной – нет.

– Как болельщики реагировали на неудачи?

– Поддерживают, говорят – все еще будет. Для меня это очень важно. Я вообще пересматриваю все то, что мне прислали, и думаю – сколько же у нас талантливых людей! И рисунки, и стихи… А когда смотрю повтор олимпийских прокатов, вижу, как зрители на трибунах за меня переживали. Тогда-то я этого не замечала! И я хочу им всем сказать спасибо. С такой поддержкой очень хочется горы свернуть.

– Еще один вопрос у нас такой, может быть, банальный. У вас была мечта попасть на Олимпиаду и выиграть ее. А сейчас о чем мечтаете?

– Сейчас настолько серьезное опустошение, что не понимаю… По идее, надо готовиться, стартовать, выступать. Но я ставлю цель докататься до следующей Олимпиады и постараться на нее отобраться. Надо перетерпеть период взросления.

– Как показывает практика, пока одни фигуристки справляются со сложностями взросления, подрастают молодые, соревноваться с которыми становится очень сложно.

– Пусть до 17 лет дорастут – посмотрим, что с ними будет. Знаете, я читаю свои интервью, которые давала несколько лет назад, и не верю своим словам. Я тогда говорила: "Могу есть что хочу, в любых количествах, вообще не поправляюсь". А сейчас смотрю и думаю – неужели такое было…

Мария Воробьева — 11.02.2015