Александр Карелин: «Сын спросил: «Пап, а почему медаль белая? У нас же только желтые дома»

Усадив меня в кресло небольшого думского кабинета, Карелин открыл шкаф и протянул мне книгу размером со смартфон. На книге было написано: «П.А. Столыпин. Мысли о России».

– Там на 81-й странице написано, почему я до сих пор здесь, в Думе. «Но главное, что необходимо, это, когда мы пишем закон для всей страны, иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и сильных». Это было сказано 105 лет назад.

– Огромный портрет Столыпина висит у вас в кабинете. Почему именно его?

– В то время, когда я был еще не депутатом, мне повезло – досталась книга Святослава Рыбаса «Жизнь и смерть Столыпина». Прочел, меня заинтересовало. Потом прочитал книгу Марии Бок. Потом мне достался цитатник Столыпина. И я поймал себя на мысли: все, о чем бы мы ни говорили в последние 15-20 лет, уже было написано им раньше. Последняя книга – книга профессора Бельковского, человека, который был в аппарате Столыпина, она издана в Америке.

Для меня Столыпин символ того, как надо служить. Символ того, как надо не к орденам стремиться, а делать дело. После разнящегося с ним по подходу и прикусу Сергея Витте, много сделавшего для страны человека, Столыпин взял на себя смелость рихтовать парламент. Он никогда не был душителем. Для меня он символ нашего своеобразия с одной стороны, а с другой – того, что при всем своем своеобразии мы должны быть понятны для всего мира.

– Расскажите, из чего состоит день депутата Карелина.

– Просыпаюсь я всегда в полседьмого. Уверен: тот, кто рано встает, тому Бог подает. Обязательно гимнастика. Если на тренировки времени не хватает – неуклюжее оправдание, но все же, – то на зарядку оно есть. Растяжка, отжимания, приседания, если есть время, можно резину схватить – все это занимает 20-30 минут. Если нет ранних встреч – читаю. Потом начинается работа. Ложусь спать около полуночи.

– Что вы читали сегодня утром?

– Киссинджера «О Китае». Во-первых, мне интересно, что происходит в этой стране – все-таки они наши соседи. Во-вторых, вокруг Китая есть куча мифов. Недавно я во второй раз прочитал «Сингапурскую историю» Ли Куан Ю и мне стало очень интересно, почему же китайцы так сильно отличаются от всех остальных.

– Самая необычная просьба, с которой приходили в вашу приемную?

– Бывают трогательные истории, бывают утопические. Недавно пришел один и говорит: «Одобри учебник». И достает хорошо сшитое издание страниц на 300-400. «Давайте я почитаю?». «А можно побыстрее? Сегодня, например?». «Как я создам мнение об этом пособии за день?». Пришлось разочаровать: за 20 минут ознакомиться и создать рекомендацию о таком труде невозможно.

– Многие депутаты прогуливают заседания. Вы?

– Я в этой группе нахожусь. Есть восемь формулировок, которыми можно объяснить свое отсутствие в Думе, но мне не всегда их хватает. Но я не отношусь к людям, занятым одним делом. Например, прошлая неделя. Я был послом Международной федерации борьбы на Всемирных играх боевых искусств в Петербурге. Эти Игры пришлись на неделю пленарных заседаний. Я не считаю, что я прогулял, хотя формально пропустил, да.

– Мне приходилось слышать, что после своего первого избрания в Думу – в 1999 году – на заседаниях вы не появились ни разу. За все четыре года.

– Нет, это миф. Я был несколько раз. В первом и втором созыве я больше строил партию и больше был занят региональными поездками. Даже пропуская заседания и делегируя голос своим коллегам по фракции, я понимаю: все воззрения мы обсудили заранее на работах комитетов. У меня выбор всегда прост: если кто-то может сделать за меня работу, которая накладывается на заседание, я, конечно, остаюсь в Москве. Если никто не может, я предпочитаю расширить географию влияния.

– Вы сможете вспомнить день, когда решили: со спортом я заканчиваю?

– Это не день. Я тугодум на самом деле, думал об этом полгода. Ну, то есть я не терзался, не поддавался депрессии. Все это время я был в восторженном состоянии первого номера лучшей команды мира. Не какой-то команды, а лучшей команды – я имею в виду сборную России по борьбе. Но я понимал, что к этой Олимпиаде я готовлюсь как к последней. Все эти полгода я думал: что ж не так? Вроде и силы есть, и все остальное на месте. Только сейчас я понимаю, в чем было дело. Я дисциплинированный человек, хотя и разгильдяй внутри. И в тот момент я больше боялся о дисциплине, о том, чтобы точно так же, как всегда, ее соблюдать; творчества, а борьба – это творчество, оставалось все меньше. Понимал, что время пришло, и к Олимпиаде в Сиднее я готовился как к последней. Возможно, в этом была моя ошибка. Если бы я планировал, что после Олимпиады съезжу еще на один чемпионат мира, то и эмоциональное состояние в Сиднее было бы другим.

– Футболисты говорят, что самое худшее – это долгий перелет домой после проигранного матча. Вы единственный раз в карьере проиграли, находясь в 24 часах лета от дома. Как вам летелось обратно?

– Я уже как-то говорил: я форму-то, свои боевые доспехи, разобрал только через два года после той схватки…

Самая быстрая реакция на то поражение у меня была рядом. Отец, папаня был со мной в Австралии – впервые приехал ко мне на Олимпиаду. Отец спустился и сказал мне замечательные слова: «Ты же живой, не расстраивайся. Суета сует – бесполезное томление духа». После схватки я из Олимпийской деревни уехал вместе с землячками. Намеренно – чтобы никого не окислять там, никому не портить настроение.

А перелет был тяжелым, да. Но самое удивительное – меня никогда так не встречали в Новосибирске. Торжественно, широко, с огромным количеством людей. И сановитые люди – мэр пришел, губернатор, и оркестр, и почетный караул из училища, где я учился. Представляете, надо было упасть, стать вторым, чтобы увидеть такую встречу.

Ну а самое яркое впечатление от той встречи – когда сынок ко мне подошел в аэропорту. Из-за проблем, которые случаются с багажом, у нас давняя традиция – не сдавать туда медали, мы возим их в кармане. И вот возле трапа мой пятилетний сын подходит и спрашивает: «Пап, где медаль?». «Вот». «А чего она белая? У нас же дома только желтые!».

– Спустя 13 лет у вас есть объяснение: почему же вы проиграли ту схватку Рулону Гарднеру?

– Есть. Но оно очень длинное. Если короче – потому что я проиграл. Проиграл. Единственный раз в карьере не выиграл у иностранца.

– По окончании карьеры вы занимались бизнесом. Расскажите: каким?

– Да я не успел заниматься бизнесом. Вся история про мою предприимчивость сосредоточена в сфере представительских задач. Когда бы я занимался бизнесом? Когда? Да, у меня широкий круг общения. Но самому чем-то управлять у меня не получается.

– Ну вот, например, писали, что у вас есть бетонный завод. Причем на паях с тогдашним губернатором Новосибирской области.

– Да, я бы не отказался от бетонного завода; от морей, от пароходов – тоже. Бетонный завод – тем более, с таким привилегированным дольщиком, как губернатор, – это мечта любого предпринимателя. Еще писали, что у меня очевидные интересы на вещевом рынке в Новосибирске. Причем писали до истерии, даже родственники мне про это вопросы начали задавать. Приходилось говорить: «Задумайтесь, где барахолка находится. Если я там даже не был никогда, насколько же я должен быть великим манипулятором и паучком, чтобы сохранять там какие-то интересы. Как?!»

– В интернете легко найти заметку из газеты Stringer за 2004 год, в которой рассказывается, как якобы ваши люди – накаченные и с оружием – приехали захватывать карьер в городе Искитим Новосибирской области. Называется заметка, кажется, «Кровавый бизнес Карелина».

– Если точнее – «Кровавый бизнес депутата Карелина». У меня широкий круг общения, я не буду оправдываться, открещиваться. Иногда воспаленное воображение создает сложные конструкции, в которые тот, кто об этом говорит, начинает верить, а потом убеждает в этом окружающих. То, что я знаю эту ситуацию, то, что я пытался помирить враждующие стороны, принесло такие плоды. Но больше же в интернете ничего не выложено – о том, что там сейчас происходит, что пришедшие люди сделали это предприятие действительно конкурентным и жизнеспособным. Я имею в виду в том числе и условия труда.

– То есть вы участвовали в этом, но не так, как написано в этом тексте?

– Совершенно верно.

– А как к кому вам обращались за помощью? Как к депутату Госдумы или просто человеку с большим авторитетом?

– Я не могу назвать себя человеком, мнение которого не слышат. Я понимаю, что такое авторитетность. Это ответственность. Когда я прихожу к кому-то из молодых людей и говорю: «Вам бы лучше между собой поговорить. Пусть это лучше будет сложно организованная конструкция, чем объективная вражда». До того как я стал депутатом Госдумы, я проповедовал именно такую позицию. Сейчас я не собираюсь от нее отказываться – даже после таких подробных исследований.

Да, я пришел и сказал: «Договоритесь. Помиритесь. Объедините усилия».

– Примерно всех борцов – особенно вашего поколения – подозревают в связях с криминалом. Почему?

– Во-первых, у нас очевидное перепроизводство борцов. Представители советской школы борются за Германию, Грецию, Швецию, другие страны. Нас очень много и поэтому нас сложно различить. Кто-то из нас надел форму и пошел служить под присягой. А кто-то – надел кожаные куртки и пошел служить в другую историю. Борцы есть везде! Даже в КВН – посмотрите на «Сборную СНГ по вольной борьбе».

Я уже много раз говорил это: если случится ядерная война, на Земле останутся только две формы жизни – тараканы и борцы. Тараканы – потому что больше всех держат рентген, борцы – потому что они везде. Куда ни придешь, там обязательно будет борец. Мы с друзьями буквально днями ходили в театр – на «Воспитание Риты» с Федором Добронравовым и Ириной Медведевой. Подходит парень: «А можно сфотографироваться?». «Неужели я уже и в театре известен?». «Да нет, я просто борьбой занимался». Надо было прийти в театр и наткнуться на борца!

Я уже не говорю про руководителей суверенных государств. Нурсултан Назарбаев – мастер спорта по борьбе. Так что мы совсем не только там, куда нас все отправляют.

Борцовская мафия? А если вы приезжаете в другой город и вас встречают коллеги по цеху, это тоже мафия? Журналистская мафия, какая угодно еще?

– В вашей жизни встречи с криминалом бывали?

– Конечно! Я же сибиряк. Кто осваивал Сибирь четыреста лет назад? Правильно – каторжане.

– В газете «Вечерний Новосибирск» я прочитал корявое, но довольно трогательное покаяние домушника, который вас обокрал.

– Молодой человек залез во вновь построенный дом. После этого пришлось наладить историю с охраной дома. Кстати, мы долго смеялись с домашними после того, как появилось живописание: дом Карелина – с колоннами, с мраморным бассейном… Так вот молодой человек залез, свистнул то, что лежало на поверхности. Потом оказался субтильным маленьким человеком. Когда наши доблестные правоохранительные органы его задержали, решил, что надо написать мне письмо. Сначала сделал это так, как это обычно делается – лично. А потом решил написать открытое, через газету.

– Вас это, судя по тону, не очень обрадовало?

– Я с трудом верю, что он не знал, кого обносит. Кроме того, у Булата Окуджавы есть слова: нельзя это делать напоказ. Лучше б набрался духа, пришел и извинился лично. Не пришел.

– Самая тяжелая травма, с которой вам приходилось выходить на ковер?

– Вообще мне не хотелось бы пересказывать историю болезни, потому что, как говорит один мой товарищ, заслуженный тренер России: «Чемпионом можешь и не быть, но инвалидом быть обязан». Травмы… Со сломанными ребрами, например, боролся.

– Это когда?

– Это было не однажды. Самое вопиющее – чемпионат мира, 1993 год, Стокгольм. У меня был день рождения, и именно в этот день в схватке с американцем Мэттом Гаффари в первом периоде я сломал ребра с правой стороны. Ирония судьбы, что Саша Игнатенко, двукратный чемпион мира, тоже сломал ребра на том чемпионате, только с другой стороны. А жили мы в одной комнате. Два кособоких так и ходили.

– Еще у вас был отрыв большой грудной мышцы. Что это вообще такое и как ее можно оторвать?

– Большая грудная мышца – вот здесь (прикладывает руку к сердцу), то, что видно для всех. Отвечает за то, чтобы рука поднималась, вращает ее. Я потянулся к сопернику, начал за голову брать и вся эта история отлетела. Съезжает вниз, синева и, как сказал мне потом анестезиолог, полтора килограмма гематомы.

– У всех есть вредные привычки. Какие есть у вас?

– Во-первых, я люблю поесть. Во-вторых, я очень неорганизованный. И еще я держу руки в карманах.

– Это из детства?

– Наверное. Я эту привычку не формировал, но мне так предпочтительнее. В детстве сверстники, которые были намного меньше меня, к моему диковатому внешнему виду относились с опасением и обходили стороной. А вот когда меня видели пенсионеры, особенно разогретые пенсионеры, блаженно говорили: «Ух ты, какая морда идет! Какие кулачищи!». Слушая все это каждый раз, возможно, я и стал складывать руки в карманы.

– У вас и правда 50-й размер ноги?

– 51-й.

– Где вы берете обувь?

– Сейчас проще. Раньше были только строительные ботинки-трактора. Я свои первые борцовки получил, уже когда попал в сборную страны – и то с третьего раза. А до этого боролся в трофейных. Снятых только не с убитых, а с соперников. Выменивал.

– Как на вас при этом смотрели?

– С непониманием, а потом и с откровенным ужасом. Они не понимали, как могут ребята в шерстяных, не самых вольготных трико выходить и выигрывать у таких нарядных, одетых по последнему слову легкой промышленности людей. Но не это ведь главное.

Мои первые борцовки – японской фирмы Tiger. Я их выменял у болгарина на трико. Они были не один раз зашиты и заклеены, с характерным запахом – мой предшественник хорошо в них потрудился. На своей первой Олимпиаде я не знал о существовании словосочетания «рекламный контракт», но видел, что все боролись в «Адидасе». Тренер сказал: в твоих бороться нельзя, нарушаешь. Ну а в чем, не в носках же мне бороться? Я срезал полосочки, которые были логотипом Tiger. На подошве тоже был кричащий логотип – а у нас, когда в партере, подошвы видны. Я ее сначала подтесал, а потом заклеил пластырем. В таких тюнингованных борцовках я и выиграл Олимпиаду.

– Кого считает лучшим борцом в истории Международная федерация, мы знаем. Кого считаете лучшим в истории вы?

– Ивана Сергеича Ярыгина, он для меня пример, хотя он и вольник. Он сибиряк и он двукратный. И еще Александр Василич Медведь, который первый показал, что в борьбе можно быть трехкратным.

Первый пример того, как надо работать, пример, который приводил мне мой папа-боксер, – это как раз Иван Сергеич. По центральному телевидению показывали фильм, где он приехал к себе домой в Красноярск и в овчинном полушубке на морозе отрабатывал со столбом. Папа усадил меня перед телевизором. Я тогда еще не знал о существовании борьбы, но эта картинка, эта шуба, это открытое лицо запоминались мне навсегда.

– Вы часто пересекались?

– Ярыгин работал главным тренером сборной по вольной борьбе, когда я боролся по юношам в классике.

– Общались?

– Нет. Для меня за честь было рядом постоять. Тем более, этот пунктик сибирский – он тоже от нас! Приехал из Красноярска, всего достиг! Двукратный! Главный тренер сборной! Я вот так тихонечко на него смотрел. Уже потом, на каком-то общем соревновании, он подошел ко мне и ударил по спине: «Санька, сибирячок, давай».

А Медведь на чемпионате мира-1985 в Колорадо-Спрингс возглавлял делегацию вольников и начал меня дразнить: «Сашок, не садись на горшок». Мне 17 лет тогда было, что я мог ответить?

– Когда-то вы всей стране рассказывали, что надо пить соки «Чемпион».

– Да, была торговая компания родом из Новосибирска. Она предложили сотрудничество. Я сказал, что это должен быть договор с федерацией по классической борьбе. Благодаря этому партнерству у нас в Москве прошли чемпионаты мира и Европы. Кроме того, у нас проводился турнир на приз Карелина. Соки «Чемпион» были партнерами четырех-пяти этих турниров. Средний турнир без бюджетных вложений обходится в «десяточку» – десять миллионов рублей. Три раза этот турнир выиграл такой спортсмен из Новосибирска, как Роман Власов – олимпийский чемпион Лондона. Поэтому я считаю, что деньги, которые получала федерация борьбы, получил лично я.

– Соки из пакета вредны для здоровья – это известно любому, кто занимается спортом. У вас в связи с этим был дискомфорт?

– У меня был гораздо больший дискомфорт, когда в поисках альтернативных возможностей финансирования мы находили поддержку у производителей водки или пива. Поэтому когда появились парни, с которыми я дружу до сих пор, и речь пошла о соках, это была гораздо более здоровая история. Из двух зол надо выбирать меньшее.

– Вы в 2011 году задекларировали 7 машин и 3 мотоцикла. Зачем вам так много?

– Не совсем три мотоцикла. Два мини-мотовездехода – квадроциклы официально так называются. И один мотоцикл – «Харлей». Я его выиграл на турнире, но проехал на нем не больше километров пятидесяти. Он стоит в гараже, я его протираю, прохожу ТО, но не езжу. А машины… Я люблю машины, предпочитаю сам ездить за рулем. Мы живем в черте города, но ближе к пригороду – машины там нужны.

– Самая простая и самая роскошная из тех, что есть у вас?

– Самая простая – Mercedes. Cамая роскошная – «Волга» 21-я 1963 года выпуска. Ее подарили друзья. Настоящая – максимум оригинальных деталей, минимум реплик.

– В 1999 году в Токио у вас случился бой с японцем Акирой Маэдой. Признайтесь: он ведь был постановочным?

– В какой-то степени – конечно.

– То есть вам нельзя было его бить? Само действие выглядит довольно странно.

– В ассоциации смешанных единоборств, которая очень популярна в Японии, есть строгое ограничение: если ты выбираешь экипировку своего вида, то ты должен бороться по своим правилам. То есть если у тебя нет перчаток, ты не можешь бить его по голове. Если у тебя нет штуковин, похожих на подушки на ногах, не можешь пинать его по голове.

Я к этому бою особенно не готовился. Я готовился к чемпионату России, который состоялся через дней после этого боя. Вы же знаете, как я там оказался?

– Нет.

– Я поехал товарищей своих поддержать. Товарищи – борцы, которые искали продолжения карьеры в Японии. Они сказали: «Саша, ты нас здесь лишал шансов столько лет. Поехали, поможешь там? Там тебя любят очень, проведешь с нами тренировочный лагерь, будешь нашей приманкой на крючке». Поехал в тренировочный лагерь – готовиться, ну и их поддержать. С нами был один персонаж забавный – Олег Суворов из Екатеринбурга, каратист, который прыгал на соперников с подушек угловых, демонстрировал такие ультра-си! Ну а мы ничего не демонстрировали, мы просто занимались.

Потом появились агенты, которые сказали: «В 1979 году был знаменитый бой между Антонио Иноки и Мохаммедом Али. У нас есть боец, самый боец из всех бойцов. Он хотел бы вызвать вас на бой». Мы похихикали и все. Но история закрутилась, обросла подробностями, назначилась пресс-конференция вызова, где Маэда мне что-то неприятное говорил на японском.

Уже потом я дважды пытался отказаться – думал, все шуточками и закончится. Но NHK – канал, который все это патронировал, сказал, что отскочить нельзя – иначе будут огромные неустойки. Ну а непосредственно за день до боя мне стали рассказывать правила: если надеваешь перчатки, ударить можешь; если не надеваешь – извини, только захваты. Я понял: если выйду не в своей форме, большую часть своих преимуществ утрачу.

– То есть это все было по-настоящему? Японец на вас шел со всей серьезностью?

– Он полгода готовился к бою. Уехал в Америку к вольникам, осваивал азы, спарринги проводил. Уже после схватки, когда он одыбался, спрашивал меня: «Почему я задохнулся?». «Потому что ты шею не качал. Шейка тоненькая, какие там сосуды? Зюк-зюк. Посмотри, какая у меня. Сосуды и поэтому кислорода намного больше». Сейчас такую тактику продемонстрировал Кличко в бою с Сашей Поветкиным. Повис у него на голове, и Поветкин таскал Кличко на этой голове. Когда подбородок прижат к груди, дышать же трудно. Маэда готовился ко всему: и что я в ноги буду проходить, и что руки буду вязать. Но для меня это привычная тактика – грузить сопернику голову.

– Вам и правда за тот бой заплатили миллион долларов?

– Не-е-ет. Гонорары были гораздо скромнее. В разы.

– Как вы относитесь к нынешнему ММА?

– Как форма проведения соревнований для бойцов разных стилей – да. Как раздел жизнедеятельности – федерация, методика – нет, я этого не принимаю и не поддерживаю. Есть классические методики подготовки юношей и девушек: они приходят в секцию, им дают ОФП, технические навыки и очень хорошую систему ценностей. Различие в мировосприятии смешанных единоборствах и тех видов, которые представляю я, в том, что у нас есть самоограничения. Лежачего не трогай, по затылку не бей, обязательная возможность оказать помощь. А не любой ценой выйди и замолоти.

– Когда вы последний раз использовали кулаки? Так, чтобы ударить кого-то. Ну или что-то.

– Я не сторонник этих историй – ударить машину или дверь. Никогда не понимал своих партнеров по команде, которые, проиграв по разным причинам на ковре, вымещали злость или на двери в раздевалке, или на стеклянной двери спортивного дворца. Неодушевленные предметы я не колочу. А одушевленные… Последний раз года два назад было.

– Что произошло?

– Это, наверное, называется свинство. Оно касалось не меня. Человек на улице крепил женщину – как оказалось позже, матушку свою. Крепил не только словами, но и колотил, выворачивал руки, таскал ее за волосы. Я попытался объяснить, что это нехорошо: «Не делай ошибок». «Да пошел ты». «Я-то пойду. Но это некрасиво». Потом в мой адрес пошел совсем непечатный текст, а когда он глазки разул, то куда уже было деваться? После таких слов нельзя отступать.

– Когда вы в последний раз плакали?

– В кино. Ходил на «Легенду №17». Растрогало отношение «тренер – спортсмен». У меня очень высокие отношения с Виктором Кузнецовым, моим тренером и тренером Романа Власова. Именно этот момент по ходу фильма у меня и выбил слезу. А когда шли титры, такая мысль посетила: прошло сорок лет; тогда мы убеждали весь мир, что можем обыгрывать канадцев в хоккей, а сейчас горячие головы, большие специалисты по цивилизациям пытаются убедить нас, что 13-е место на Олимпиаде – для нас нормально.

– Шведский вратарь «Сибири» Стефан Лив играл в шлеме с вашим изображением. Вы это знаете?

– Знаю, мне приятно. Но это не потому, что он играл в Новосибирске, а потому что в Швеции борьба неимоверно популярна. Потому что там есть Томас Юханссон – чемпион мира, который в 1986 году выиграл у Владимира Григорьева в финале. Мы с Томасом провели огромное количество встреч, по баллам у нас счет примерно 126-1. Но несмотря на предсказуемость результата, в Швеции всегда были полные залы. Оттуда эта маска и пришла.

– Самое неожиданное место, где вам приходилось давать автограф?

– Бывает смешно, когда прилетишь куда-нибудь, идешь в туалет, стоишь у писсуара. Вдруг сзади тебя бьют по плечу: «А это правда вы? А можно сфотографироваться?». «Прямо за этим занятием?».

Однажды мы были в «Артеке» – во всесоюзном еще лагере. Ко мне подошел мальчик – меньше 14 лет – из одного из отрядов и попросил оставить автограф на пачке сигарет. «Ты бы еще презервативы принес». А потом подошла барышня и с трудно прогнозируемым настроем попросила: «А распишитесь у меня на груди!».

– Самый удивительный знак внимания, который вам оказывали?

– 2001 год, я уже закончил выступления. Летел в Нальчик к братьям Кардановым – они там открывали замечательную спортивную организацию. У нас в Домодедово была репетиция посадки-высадки в самолет: из-за дождя то привезут к самолету, то везут обратно в терминал. И вот в очередной раз мы подъезжаем к самолету, я натягиваю на глаза кепку, а ко мне подходит дядька: «Да не прячься ты, Карелин. Я тебе свой инфаркт простил». «В смысле?». «Когда ты на Олимпиаде боролся, все ждали от тебя победы, а ты проиграл, меня тряхануло так, что врачи еле откачали. Но сейчас не переживай: я тебя простил».

Юрий Дудь — 8 ноября 2013 13:50