Елена Ильиных: «Семь лет назад Кацалапов уже уходил от меня»

В начале апреля она осталась без партнера, вместе с которым успела пройти путь от чемпионки мира среди юниоров до золота и бронзы Олимпийских игр: Никита Кацалапов предпочел продолжить карьеру с другой фигуристкой. Переживания были тяжелыми. Но уже месяц спустя Ильиных сказала: "Я слишком долго была в роли девушки, которая борется за Никиту. История закончена. Мое дело сейчас – как можно быстрее начать следующий этап в жизни. Так, чтобы не делать на этом пути лишних и ненужных шагов..."

Перед отъездом спортсменки в короткий десятидневный отпуск мы встретились в Москве.

– Мне хотелось бы начать с того этапа, когда вы тренировались в Америке. Как вы туда попали?

– Как попала, не помню, возможно, через каких-то знакомых. Просто тогда я осталась без партнера – Никита решил начать кататься с другой девочкой. То есть ситуация, которая возникла у нас после чемпионата мира, не нова. Семь лет назад все происходило очень похоже.

– Вы же только что сказали, что не помните этого?

– Не помню, как уезжала. А вот расставание с Никитой помню очень хорошо. Я очень сильно тогда переживала по этому поводу, хотя мне было всего 13 лет.

– Как долго до этого вы вместе катались в паре?

– Сначала мы просто занимались в одной группе на АЗЛК у Натальи Дубинской – как два одиночника. А потом наши мамы пришли к решению отдать нас в танцы. Или хотя бы попробовать – у Никиты тогда не очень складывалось с прыжками. Как раз в то время Илья Авербух и Ирина Лобачева открывали свою школу.

Никита всегда очень выделялся из группы. На него смотрели все. И вообще он был замечательным. Поэтому у меня не было никаких сомнений – вставать с ним в пару или нет. Вот с того момента все и началось. Я уже не прыгала, а каталась, училась стоять в паре… Было классно, в общем.

– Кто занимался с вами в большей степени – Авербух или Лобачева?

– Первые программы ставил Илья. Это тоже сильно запомнилось, потому что работать с ним было очень интересно. К сожалению, Авербух не мог приходить на лед каждый день – он как раз начинал заниматься новым проектом. Но каждое его появление на катке для нас было праздником. И каждый раз мы успевали сделать за тренировку какое-то немыслимое количество нового. Ну а потом Никита решил уйти.

– Без предупреждения?

– Мы часто ссорились, из-за любой ерунды. Совершенно по-детски. Никите казалось, что я недостаточно хорошая партнерша, слишком маленькая, с которой надо много возиться. В общем, глупо все получилось.

– С кем вы поехали в Америку?

– С бабушкой. Мама должна была работать, чтобы всем нам было на что жить. Мы сняли жилье, бабушка даже научилась водить машину. У Игоря и Марины (Шпильбанда и Зуевой. – Прим. Е. В.) тогда катался какой-то русский мальчик, меня попробовали поставить с ним в пару, но из этого ничего не получилось. И я стала снова кататься одна.

На тот момент у Игоря с Мариной была большая взрослая группа, в которой катались Танит Белбин с Бенджамином Агосто, Тесса Вирту со Скоттом Моиром, Мэрил Дэвис с Чарли Уайтом, Мэдисон Чок со старым партнером, Шибутани... Я была одной из самых маленьких, но при этом и у Игоря, и у Марины каждый день находилось время для того, чтобы со мной заниматься. Там вообще было какое-то уникальное расписание, в которое было вписано великое множество занятий: ОФП, хореография, растяжка, лед сначала с одним тренером, потом с другим, потом с тренером по вращениям, по поддержкам...

– Кто за все это платил?

– Мы сами. Было тяжеловато, конечно, но оно того стоило. Считаю, что получила тогда совершенно неоценимые знания.

– Скованность в средствах не вызывала внутреннего отчаяния от того, что в Америке все есть, а позволить себе ничего толком нельзя?

– Я с самых маленьких лет привыкла к достаточно скромному образу жизни. Родилась в Казахстане, а через два года родители развелись. Мама – очень сильный по характеру и цельный человек, поэтому просто не сумела простить отцу измены – ушла от него. Так что большой роскоши у нас в семье не было. Сейчас мне порой приходится общаться с очень обеспеченными людьми, и я вижу, что они реально не понимают, как можно жить, когда не хватает денег. Я же никогда не чувствовала себя ущемленной. Мне нравилось кататься, танцевать, заниматься балетом, проводить время с Игорем и Мариной. Разве можно было все это сравнить с возможностью покупать какие-то тряпки?

Моя мама любит всем рассказывать, что за всю свою жизнь я ни разу ничего у нее не попросила. Даже когда мы вместе ходили по магазинам. Я действительно никогда ничего не просила, но маме каким-то образом всегда удавалось читать мои мысли: когда я очень хотела какую-то игрушку, именно эта игрушка чудесным образом вдруг у меня появлялась.

На какие-то невероятные развлечения в Америке у меня просто никогда не было времени. Жили мы в хорошем доме, ездили на машине, что еще нужно?

– Не страшно было, когда бабушка впервые села за руль?

– Она постоянно твердила, что никогда этого не сделает. А потом мы вдруг увидели на улице, как очень старая женщина, лет, наверное, девяноста, сморщенная, скрюченная, с дрожащими руками, на костылях, доковыляла до громадного "Лексуса", села в него и поехала. Я тогда сказала: "Ба, ты что? Ты у меня молодая, красивая, все умеешь – и боишься какой-то машины?" Вот она и начала ездить.

А летом перед Играми в Сочи я уже сама привезла бабушку в Америку – знала, что она мечтает об этом. Мы провели вместе неделю, и эта неделя стала для меня откровением. Мы никогда раньше не разговаривали с бабушкой о жизни. Мне казалось, что у нас вообще не может быть общих тем для разговора. А в последний день бабушкиного пребывания в Америке я отвела ее в русский ресторан, и там мы проговорили несколько часов обо всем на свете. Я открыла для себя очень многое – относительно своего собственного характера в том числе.

После того разговора я много думала: как же так? У меня всегда были прекрасные отношения и с мамой, и с бабушкой, а все общение с ними большей частью сводится к дежурным фразам на бегу.

– Язык вы выучили быстро?

– Да. В Москве я с шести лет занималась с преподавателем, но это был совершенно не американский язык. Поэтому когда оказалась в среде, где вместо "How are you?" принято спрашивать "What's up?" сначала сильно терялась. Интуитивно улавливала, что имеется в виду, но совершенно не понимала, что отвечать.

Но мне все помогали. Поправляли, подсказывали правильные слова, поэтому общаться я начала достаточно быстро.

– Что творилось в вашей душе, когда Кацалапов предложил снова кататься вместе?

– Дикое счастье. К тому времени я уже довольно часто задумывалась, что иметь возможность учиться у выдающихся тренеров – это, конечно же, хорошо. Но когда вокруг все – парами и все танцуют, не говоря уже о возможности выступать в соревнованиях, невольно начинаешь чувствовать себя не очень комфортно. Я сказала Шпильбанду, что возвращаюсь, он сразу все понял и поддержал. Именно Игорь, кстати, стал первым, кто сказал, что мы с Никитой созданы друг для друга. Это было еще до того, как мы расстались. А тогда отреагировал сразу: "Езжай. Это – твоя судьба".

Правда, когда я приехала в Москву, то узнала, что Никита еще ничего не решил. Был устроен своего рода кастинг с большим количеством девочек. И он тогда катался со всеми нами по очереди.

В итоге все как-то сложилось, мы поставили программы и уже за первый год добились очень большого прогресса – стали четвертыми на чемпионате России. Встал даже вопрос о том, чтобы послать на юниорский чемпионат мира нас, а не третью пару. Потом тренеры все-таки решили этого не делать, а еще через год мы выиграли мировое первенство.

Тот период стал в какой-то степени переломным. Люди, которые видели наши выступления на юниорских соревнованиях, в один голос говорили о том, что нас нужно посылать третьей парой на Олимпийские игры в Ванкувер. Нас действительно очень хорошо тогда судили – все элементы были четвертого уровня сложности. Но, несмотря на прогресс, мы все еще оставались детьми. Не говоря уже о том, что юниорские программы достаточно серьезно отличаются от взрослых. Поэтому, когда мы перешли во взрослое катание и стали оказываться совсем не на тех местах, которых ожидали, я впервые задумалась: что у нас не так?

Тогда, собственно, и начало приходить понимание, что те же пары Шпильбанда и Зуевой не просто в чем-то способнее других, но очень много лет каждодневно и тяжело работают. Помню, Мэрил на каких-то соревнованиях невзначай сказала, что они с Чарли катаются вместе 16 лет. Я тогда весь день под впечатлением от этой фразы ходила. Вспомнила даже карточку, которая до сих пор висит на стене в Detroit Skating Club, где Мэрил и Чарли стоят в паре, смеются, и у обоих нет передних молочных зубов.

А тут мы с Никитой... Ну да, сделали за два года какое-то количество хороших программ, какие-то поддержечки. Но все это не делает фигуристов чемпионами. Очевидные в принципе вещи, но нам понадобилось несколько лет, чтобы полностью это осознать, набраться опыта, сделать все те ошибки, которые мы сделали.

– Этих ошибок было много?

– Хватало. Я, в принципе, нормально к этому отношусь. Можно сколько угодно говорить о том, что нужно учиться на чужом опыте, но учатся-то все всё равно на своем. Другими словами, надо самому подхватить ангину, чтобы раз и навсегда усвоить, что после тренировки нужно выходить на улицу, замотавшись в шарф. То же самое касается еды, многих других вещей.

Да и судьи, наверное, всегда делают разницу между теми, кто на протяжении лет рос и развивался у них на глазах, и "выскочками", пусть даже талантливыми.

Так что если рассуждать объективно, наш с Никитой дуэт по-настоящему сложился только в этом сезоне. Еще летом вдруг возникло какое-то абсолютное единство. Мы выучили новые поддержки, прекрасно работали, понимали друг друга с полувзгляда. Наиболее сильным было, пожалуй, именно ощущение партнерства – того, что все, чего мы добились, было сделано вдвоем. Поэтому до такой степени обидно, что все так получилось в марте.

– Но предпосылки-то к расставанию были?

– Вы знаете, нет. Я помню свои ощущения, когда через три дня после Олимпийских игр мы вернулись в Москву и вышли на первую тренировку. Это был такой полет! Дело было не в медалях. А в том, что все, что копилось в нас на протяжении очень многих лет – работа, стили, танцы, актерское мастерство, – вдруг начало выходить наружу. Мы даже не разговаривали, просто периодически бросали друг на друга взгляды, закладывая какие-то умопомрачительные дуги, и видели, что наши чувства совершенно схожи. Это был такой кайф! Нам в тот момент даже не нужен был никакой тренер.

А за день до вылета в Японию на чемпионат мира я узнала, что накануне Никита пробовался с другой партнершей. У меня случился шок.

– Отношения между вами, тренером и партнером в тот момент сильно испортились?

– Как ни странно, нет. Все вели себя как ни в чем не бывало. Я ведь никому не сказала о том, что все знаю. Боялась.

– Чего?

– Наверное, в глубине души продолжала надеяться, что все это неправда. А потом вдруг обо всем этом в интернете появилась статья. В ночь перед коротким танцем.

Я тут же позвонила нашему тренеру Коле Морозову и сказала, что не хочу выступать. Потом позвонила руководству федерации. В общем, меня убедили в том, что статья – всего лишь "утка", которая, возможно, рассчитана как раз на то, чтобы повлиять на наше выступление, и что нужно обязательно кататься.

– Вы ведь понимали, что это – не "утка"?

– Да. Не понимала другого: зачем нужно было все делать так непрофессионально, устраивая за моей спиной совместный прокат с другой партнершей до начала чемпионата? Не хочу называть это словом "предательство". В конце концов это жизнь Никиты и его решение. Но с профессиональной точки зрения тот чемпионат мира нужно было выигрывать, как ни крути. И настраиваться прежде всего именно на это – шансы-то были огромные. Знаете, за все годы наших совместных выступлений я никогда в жизни ни в чем не винила Никиту. Но это тот самый случай, когда вина за наш провал стопроцентно лежит на нем. Хотя истинных причин его поступка я не могу понять до сих пор.

– Ваш бывший тренер еще до Олимпиады неоднократно говорил о том, что не собирается оставаться в России. Вы как-то обсуждали с ним свое будущее?

– Нет. В олимпийском сезоне мы были слишком заняты тренировками и нацелены на результат, так что никаких отвлеченных разговоров у нас не возникало в принципе. Думаю, кстати, что именно поэтому мы были очень хорошо готовы и к чемпионату Европы, и к Играм, и к чемпионату мира. Хотя известие о другой партнерше очень сильно выбило меня из колеи. Я перестала понимать, зачем вообще в таком случае мы едем в Японию? И какая разница, будем выступать на чемпионате или нет?

– Не мотивировала даже возможная победа?

– После двух медалей на Олимпиаде? Совершенно нет.

– Знаю, что когда вы с Кацалаповым катались у Александра Жулина, ваш партнер попал в достаточно неприятную ситуацию, из которой его вытащил тренер. После чего Никита сказал, что будет благодарен Жулину всю оставшуюся жизнь и никогда в жизни его не предаст.

– Это правда.

– Однако уже через пару месяцев вы ушли к Морозову. Почему так случилось? Или за вас тогда все решили родители?

– Безусловно, родители сыграли в той истории какую-то роль, но я считаю, что было бы неправильно переводить все стрелки на них. В конце концов, мы с Никитой и сами были уже достаточно взрослыми для того, чтобы брать на себя ответственность за собственные поступки. Было принято такое решение. Нами в том числе.

Могу сказать, что сама я до сих пор очень благодарна Жулину за все, что он сделал для нашей пары. Именно с ним мы выиграли юниорский чемпионат, Саша стал тем самым тренером, кто довел нас до взрослого уровня, и для меня он – родной человек. Поэтому, собственно, мне было очень тяжело с ним расставаться.

Жулин, например, был одним из немногих, кто знал, что я всегда вожу с собой на соревнования крошечную иконку и стараюсь где-то на бортике ее во время выступления пристроить. На каких-то соревнованиях это оказалось невозможным. Я тогда дико расстроилась, чуть ли не до слез. Саша молча забрал у меня иконку и положил в нагрудный карман. Мы тогда выиграли, и с того момента тренер как бы стал хранителем моего талисмана. И каждый раз, когда, стоя у борта, он клал иконку в карман, я чувствовала себя совершенно защищенной. Уже за это чувство я буду благодарна ему до конца жизни.

– Как вы реагировали, когда в 2010-м начались разговоры о том, что Кацалапов может встать в пару с Яной Хохловой? Или вас те разговоры не коснулись?

– Еще как коснулись. Помню, на чемпионате мира в Турине я вышла в микст-зону после короткого танца, и мне, вместо того чтобы спросить о прокате, задали вопрос: "Это правда, что в следующем сезоне ваш партнер будет выступать с Хохловой?"

Я тогда, помню, подумала: "Почему бы не дать нам откатать произвольный танец, а уже потом спрашивать о таких вещах?" Конечно, было неприятно. Все-таки мы с Никитой к тому времени уже довольно долго катались, чего-то достигли вместе. Естественно, в таких случаях мысленно начинаешь строить все более и более грандиозные планы и искренне полагаешь, что твой партнер думает точно так же.

– Вы так эмоционально сейчас рассказываете о совместных выступлениях с Кацалаповым, что меня не покидает ощущение: если вдруг бывший партнер снова захочет к вам вернуться, вы, позабыв обо всем, тут же броситесь ему на шею.

– Мне действительно жаль, что мы расстались после всего, что пережили вместе, тем более что после Игр в Сочи много разговаривали о своем будущем. О том, что из танцев уходят две сильнейшие пары, что сами мы вышли на уровень, позволяющий решать любые задачи. В общем, планов было множество. А сейчас я все чаще думаю о том, что, наверное, наш совместный путь в спорте просто подошел к концу.

Я очень рада на самом деле, что сейчас оказалась в руках Кустаровой. Лена произвела на меня очень большое впечатление еще перед Играми в Сочи, когда мы кратковременно работали вместе. Нам с Никитой тогда действительно нужна была помощь, потому что Морозов уехал на какие-то соревнования. Как раз Кустарова стала человеком, от которого мы эту помощь получили. Лена вообще не была обязана с нами столько возиться – могла просто стоять у борта, периодически делая какие-то замечания. Мы были для нее совершенно чужой парой, но она возилась с нами, как с родными детьми. И прогресс за ту неделю совместной работы получился такой, о котором мы даже не мечтали.

– Морозов не ревновал, вернувшись?

– Он сам тогда просил Кустарову присмотреть за нами. Вообще Коля – абсолютный фанат профессии. Может работать на льду круглосуточно. Сам всегда точит коньки, подбирает и режет музыку, дает советы по костюмам, ставит программы. Другой вопрос, как мне кажется, что ты сам должен понимать: когда берешься за все сразу, в любой из этих областей всегда найдутся люди, которые знают эту профессию лучше тебя. Особенно когда речь идет об узкопрофессиональных вещах. Поэтому лично мне всегда нравилось иметь возможность учиться у самых разных людей.

В то же время Морозов – очень сильный психолог. Он не всегда действует какими-то традиционными методами, но все они так или иначе направлены на достижение результата. И добиваться этого результата Коле безусловно удается. Поэтому с какого-то момента я перестала болезненно относиться к тому, что у тренера по нескольку раз на дню может меняться настроение, что он вдруг ни с того ни с сего начинает совершать какие-то недоступные моему пониманию поступки...

– Когда ваша мама решила взять в семью приемного малыша, вы не ревновали?

– Абсолютно. Мама пришла к этому решению достаточно неожиданно. В том смысле, что оно не было запланированным. До этого она два года каждые выходные ездила с компанией знакомых в областные детские дома. Основной своей задачей они считали помогать деткам не только материально, но и устраиваться в жизни. Например, одному мальчику очень нравилось готовить. Сейчас он учится в кулинарном техникуме. То есть у человека будет прекрасная профессия. Девочек учили всяким женским "штучкам": как сварить мыло, как приготовить косметические маски из подручных средств, ну и так далее.

У меня уже тогда начала закрадываться мысль, что рано или поздно в семье может появиться приемный ребенок. Это было бы как минимум логично. Никакого протеста по этому поводу я не чувствовала с самого начала. Я маме так и сказала: пусть нам придется в чем-то сильнее себя ограничивать, но малышу в любом случае в нашей семье будет лучше, чем в детском доме. Вот у меня и появился двухлетний братик. Сейчас ему шесть.

– Брат на коньках катается?

– Ой... Я так хотела, чтобы он стал хоккеистом... Но он совсем, конечно же, не хоккеист. Как-то я пришла на тренировку, тренер вбросил шайбу, все побежали за ней, а мой даже не дернулся – остался у борта. Я кинулась к нему, тормошу, ты что стоишь-то? А он посмотрел на меня совершенно по-взрослому и говорит: "Куда бежать-то? Ты видела, сколько их там?"

– Как в семье отнеслись к тому, что у вас появился новый партнер?

– Мама была на нашей с Русланом (Жиганшиным. – Прим. Е. В.) первой совместной тренировке, и я на самом деле боялась услышать ее оценку: мама никогда не скрывает, если что-то ей в моем катании не нравится. Поэтому я очень старалась. В какой-то момент повернула голову, перехватила мамин взгляд и заметила, что она одобрительно кивнула. Для меня этот жест значил очень много. Сразу появилась уверенность.

– Вы с Русланом уже начали работать над новыми программами?

– Только в общих чертах.

– Но с постановщиком уже определились?

– Пока нет. Хотя представление о том, какой я хочу видеть произвольную программу, у меня есть. Как и понимание, что сразу добиться желаемого будет очень непросто.

– Золотая олимпийская медаль не вызывает хотя бы подсознательного чувства, что жизнь удалась – независимо от того, получится или нет добиться результата с новым партнером?

– Уверенность в связи с этим, безусловно, появилась. Медаль – это еще и определенная ответственность. Ты уже не можешь наплевательски относиться к тому, что делаешь. Но ощущения, что в фигурном катании я уже достигла всего, чего хотела, конечно же, нет.

– Большую часть жизни вы работали под руководством мужчин. Сейчас оба тренера – женщины.

– Ой, мне это так нравится! Мне так этого всегда не хватало! Тренеры-мужчины обычно в большей степени обращают свое внимание на партнера – это им более привычно, они лучше понимают мужскую психологию. Поэтому, кстати, в таких связках партнеры всегда начинают сильнее развиваться.

– Вы в сложившейся ситуации выступаете в роли лидера. Как это сочетается с распространенным мнением, что лидером в паре должен быть мужчина?

– На данном этапе нашей работы мы понимаем, что у меня просто больше опыта. Хотя женский опыт подсказывает мне, что никогда нельзя давить на партнера сверх меры. Ни в жизни, ни в спорте, ни в бизнесе.

Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ — 07.05.2014 15:34