Юрий Борзаковский: «Болею за «Реал». А Иско — это будущий Месси»

Многие из вас наверняка не в курсе, но Юрий Борзаковский продолжает спортивную карьеру. Отпахав весенние сборы, он заглянул на несколько дней домой – в подмосковный Жуковский – и напоролся там на Юрия Дудя.

– Как вы провели эту весну?

– На сборах. Начинал тренировочный процесс после перерыва в полгода. Осенью я сломал стопу – неудачно поиграл в футбол. Зиму я и так планировал отдыхать, а тут случилась стопа – отдых полный. Ну а потом сборы: март – Киргизия, апрель и май – Кисловодск.

– Что за футбол, на котором вы сломали ногу?

– В Жуковском был любительский турнир, я играл за спортклуб World Class. Никто меня не трогал – просто оступился. Бежал в нападение, ждал передачу, но атака пошла в нашу сторону. Я стал резко разворачиваться – хлопок! Сначала даже не понял, что перелом. Ну болит нога и болит. Приехал в приемный покой, сделали снимок: «Перелом пятой плюсневой кости со смещением. Если хочешь дальше бегать – делай операцию». Без операции долго заживало бы, не факт, что срослось бы. Пришлось ставить штифты. Так что во мне теперь есть немного железа – пусть оно и не звенит нигде.

– Прошлой осенью не все поняли: завершаете вы карьеру или нет.

– Для меня это тоже стало неожиданностью. Еду в машине, а мне звонят ребята: «Видел статью на Яндексе?» – «А что пишут?» – «Что ты закончил».

Ситуация была такая. Я пришел к президенту федерации Балахничеву, у нас начался разговор о моих дальнейших планах. Я сказал: если с работой что-то получится, карьеру заканчиваю. Он, видимо, не до конца меня понял, сказал об этом тренеру сборной. Тренер сборной на открытии манежа в Новогорске огласил это прессе. Пресса об этом написала.

Но я довольно быстро связался со знакомыми журналистами, попросил их опровергнуть и уже через час все прояснилось.

– За эти полгода вы несколько раз высказывались по поводу кенийских бегунов, завезенных в Россию. Ваша позиция та же: натурализация – это плохо?

– Это не очень хорошо. Я сторонник того, чтобы развивать своих ребят. У нас и легкая атлетика не на высших ступенях, и спорт вообще не очень развивается.

– Да ну! Только что выиграли Олимпиаду.

– Да, выиграли. Зимнюю. И у нас дома. Дома грех не выиграть. И выиграло эту Олимпиаду в основном еще то поколение ребят. Новое поколение спортом интересуется не так – оно компьютеризировано, у него есть айфоны и айпады. Те отцы, которые сами болели спортом, привлекают детей к нему. А те, кто к спорту постольку-поскольку, детей не развивает. Я несколько раз посещал школы с так называемыми олимпийскими уроками. Собирается актовый зал – 150 человек. Я спрашиваю: «Ну кто собирается заниматься спортом?» 100 поднимает руку: «Мы!». А 50 говорят: «А нам не нужно». Как так? Необязательно ведь профессионально заниматься.

Хотя бывают и обратные истории. У меня есть знакомый Дима Богданов – мы с ним раньше тренировались. У него сын занимается хоккеем в ярославском «Локомотиве». В команде есть парень-третьеклассник, отец которого про школу говорит примерно так: «Эта учеба ему нафиг не нужна – спортсменом будет». Так – тоже не айс, конечно.

– Что лучше: натурализованное золото на Олимпиаде или своя бронза?

– Своя бронза. А то так можно всех купить и не париться.

– Федерации легкой атлетики все равно на ваше мнение?

– Не все равно – мы разговаривали на этот счет.

Вот они взяли сейчас четырех кенийцев на каждую дистанцию, в том числе одного парня на 800 метров. Я не против этого, наоборот – некоторым ребятам бегать стало интереснее. Но этот кениец не того уровня, который хотелось бы. Он бежит 800 метров за 1.46. Для остальных 1.46 – это результат, да. Но я так могу и на тренировке бегать.

С другой стороны, этот кениец точно так же отбирается на чемпионаты мира и Европы, их от этого никто не освобождает. Хотите выступать за сборную – выходите на чемпионат России, попадайте в тройку, выполняйте норматив и езжайте. Так что тут все справедливо.

– Объясните, чтобы я раз и навсегда понял: почему черных бегунов гораздо больше, чем белых?

– Потому что парни голодные, им жрать нечего, и живут они в непонятно каких условиях. За 200-300 евро они готовы приехать на соревнования и разорвать всех. Этим парням, которые приехали к нам, дали зарплату – они счастливы. Хотя, думаю, они готовы и за еду бегать. Потому что у себя дома ничего зарабатывать они не могут.

– В конце прошлого года на 84-м году жизни умер ваш тренер Вячеслав Евстратов. Когда и где вы узнали, что его не стало?

– Я был в Португалии на сборе. Он ночью скончался, утром мне позвонили, я поменял билет и в этот же день полетел на похороны. Он болел раком, это было ожидаемо. Все надеялись на лучшее, лечили его. Но он, к сожалению, не выбрался.

– Первое, что вспоминаете, когда думаете о нем?

– Нашу первую встречу. 1997 год, Белорусский вокзал, отправляемся на первый сбор в Гродно. Мой детский тренер передала меня ему, мне 17 лет, и я впервые еду на сбор с серьезным тренером – это были особенные ощущения.

У меня пульс редкий, максимально поднимается до 170. У остальных – 180, 190, у кого-то 200. Я бегал отрезки, он говорил: «Меряй пульс». «150». «Еще меряй». «160». «Да не может такого быть!» «Меряйте сами». Померил – и только тогда поверил.

– Когда и за что он сильнее всего вас отчитывал?

– На Олимпиаде-2000 я неудачно погулял. Не в смысле выпил – я вообще не пью. Я пробежал полуфинал и день отдыха перед финалом решил провести в городе – съездить в Сидней развеяться. До Сиднейской оперы меня довезли на катере и сказали: иди в центр, дальше – на поезде. Пока нашел поезд, пока доехал, пока нашел остановку автобуса до олимпийской деревни, пока его дождался, пока доехал... В общем, 8 часов нагулял. Когда вернулся, тренер сказал: «Либо ты серьезно относишься к делу, либо вали отсюда». Я тогда вспыльчивый был: «Да я сам знаю, что делаю!..» Но потом переварил все, подошел к нему и извинился: «Да, я вам буду доверять».

– Евстратов до последнего занимался йогой.

– Да, и прививал ее ученикам.

Я беру из йоги только то, что мне нужно в легкой атлетике: отключения от внешнего мира, например. Может, вы видели, я перед стартом ложусь на дорожку. Минут 5 повалялся, ушел в себя, вытянул все лишнее, встал и пошел со свежей головой.

У меня была история, когда я настолько отключился, что уснул. Это было в раздевалке в Монако – то ли финал Гран-при, то ли «Золотая лига». Казалось бы, предсоревновательный мандраж, полная сосредоточенность… Оказывается, можно уйти в себя так, что тебя просто вырубит. Я уже спал, мне даже сон снился и тут – хлоп-хлоп, кто-то стучит по ноге. Открываю глаза: пустая раздевалка и только Кипкетер. «Парень, пошли! Вот-вот начинаем».

– Каким вы прибежали?

– То ли вторым, то ли третьим.

– Ваше главное впечатление от легкой атлетики из детства?

– 1997 год. «Мировая лига», где Уилсон Кипкетер устанавливал мировые рекорды – аж четыре штуки тогда поставил. Это показывали по «НТВ-Плюс», у меня его не было, поэтому смотрел у друзей. Смотрел с открытым ртом и обалдевал от того, как этот человек может бежать.

Проходит три года, и я стою с ним на одной дорожке в финале Олимпийских игр. Вот это был нонсенс.

– Помните, когда впервые увидели его живьем?

– В столовой олимпийской деревни в Сиднее. Он меня узнал, но взглядами мы пересеклись впервые уже на стадионе. Для меня это было нереальное психологическое давление. Он мой кумир, а я с ним стою рядом – я проиграл заранее. Четыре года, до следующей Олимпиады, с этим ощущением я и боролся. В Афинах мы снова стояли вместе, но я уже был другой.

Сейчас мы с ним друзья. В 2002 году уже отлично общались, а в Мюнхене проходил чемпионат Европы: я там бежал эстафету 4x400 метров, на 800 метров не выступал. Когда он пришел в столовую для спортсменов, его окружила настоящая толпа – все начали брать автографы. Я тоже незаметно подошел и протянул свою аккредитацию. У нее на одной стороне – фотография, на задней – программа соревнований. Задней стороной я эту аккредитацию ему и дал – прямо из толпы. Он расписывается, я переворачиваю: «И еще вот здесь, пожалуйста». И тут он видит фотографию. Поворачивается ко мне: «Ах ты!» Так я взял автограф у Кипкетера.

– Самый необычный бегун, которого вы встречали на дорожке?

– В 2000 году бежали на «Золотой лиге» вместе с Ноем Нгени – мировым рекордсменом на 1000 м, он в Сиднее 1500 м выиграл у Эль-Герружа. На вираже я стал обгонять всех, а Нгени мне со всей дури влепил локтем в бок – так лихо, что я отлетел на две дорожки. Ребята, которые бежали рядом и все видели, в раздевалке потом чуть не накостыляли ему. Я был не в состоянии: и от бега, и от того, что он влупил, мне было реально хреново.

– Вы дружите с другим кенийцем – олимпийским чемпионом Бунгеем. Что интересно он вам рассказывает про свою родину?

– Я спрашивал про местных животных, он отвечал: «Да бегают разные…». И прислал мне как-то в фейсбуке фотографию сына. Ребенок стоит и держит в руке кость с мясом – видимо, буйвола. Кость – огромная, всего раза в два меньше самого ребенка. Держит и откусывает это мясо. «Ну у тебя и сыновья!» – говорю Бунгею. «Да нормально! Обедает...»

Он все зовет меня к себе в гости: приезжай на месяцок, потренируемся. Но я в Кению с ее малярией что-то боюсь. Кипкетер спустя много лет после того, как переехал в Данию, съездил туда к родственникам и заболел малярией – потом чуть ли не год из нее вылезал.

– На Олимпиаде в Пекине вы не попали даже в финал. Чувствовали, что все может так грустно закончиться?

– Это была стратегическая ошибка. Перед Олимпиадой мы были на сборе в Иркутске. Там я слишком быстро бегал кроссы, возможно, накопилась усталость – это раз. Куда бы ни ездил, пятый день для меня акклиматизационный – это два. Я специально еду на день позже или на день раньше, чтобы пятый день попадал на выходной: я в этот день не то что бегать – ходить с трудом могу. Мне говорили: Пекин и Иркутск – совсем рядом, акклиматизации не будет, тебя не накроет. В общем, все равно накрыло. Полуфинал пришелся как раз на пятый день. Я ужасно себя чувствовал и в финал не отобрался.

– Что значит «ужасно себя чувствовал»?

– Упадок сил. Как будто температура 35 – вялый-вялый, еле ходишь. Выхожу на финишную прямую и не могу переключиться – бег, как будто ночь не спал. На следующий день все отпустило – я готов был рвать всех. Готовность у меня на тот момент была лучше, чем в Афинах в 2004 году – эту Олимпиаду я должен был выигрывать на одной ноге. Впрочем, вышло иначе, а после драки кулаками не машут.

– Вы сгрызли оба локтя по дороге домой?

– Я к таким вещам отношусь как к урокам – они у меня идут по всей жизни. В 2003 году я должен был выигрывать мир. Мы бежали вместе с Кипкетером, он за 200 до конца пошел, я не выдержал и понесся во всю силу. Это было ошибкой: если бы эти 200 метров спокойно раскрутил, спокойно выиграл бы. А так я в последние 30 метров встал, меня догнали, и я проиграл первому месту две сотые.

Я извлек из этого урок. На Олимпиаде-2004 они понеслись за 300 метров до конца, а я не пошел, выдержал этот момент и благодаря этому выиграл.

Пекин тоже стал уроком. Я понял, что пятый день меня гасит, куда бы я ни ехал – даже в Чебоксары, и это надо учитывать. На чемпионате мира-2011 в Тэгу это помогло мне взять бронзу.

– После вашего поражения в Пекине в «Спорт-Экспрессе» вышел текст, где был намек на то, что вы слились из финала специально – чтобы избежать допинг-контроль. Как вы отреагировали?

– Спокойно. Я знаю, что всю жизнь чистый. Меня на контроль берут раза в три больше, чем всех остальных атлетов сборной России – потому что я интересен WADA. У меня есть рекорд: в 2001 году я 26 раз сдал допинг-контроль. 26 раз за 12 месяцев – это раз в две недели! Столько ни у кого не берут.

Однажды на Кипре был сбор. В 5 утра мне постучали в дверь – допинг-инспекторы. У меня прописано, что сдача допконтроля – с 8 до 9 утра. Теоретически я мог послать их и сказать: ждите до 8. Но они очень хотели отстреляться побыстрее. Я пошел им навстречу, они быстро управились и уехали.

– Один знающий человек из мира легкой атлетики уверяет меня, что Борзаковский – абсолютно чистый. У меня нет оснований в это не верить. Но поверить, что вам никогда допинг не предлагали, я все же не смогу.

– Предложения от энных людей, конечно, были. «Давай, чего ты? 1,40 сразу поменяешь». Зачем мне это нужно? Я бегаю на своем уровне. При всей своей готовности и здоровье я выигрываю соревнования. Я не хочу стремиться к мировому рекорду. Мировой рекорд – это очень высокий результат, я год так побегаю и сойду, потому что здоровья не хватит.

– Мировой рекорд бьет по здоровью, даже если установлен чисто?

– Конечно, бьет. Раньше рекорд был 1.41, сейчас – 1.40. Я два раза в жизни бежал 1.42 – это очень быстро. Я не понимаю, как люди бегут 1.41. Молодым, в 20-25 лет, мне, наверное, можно было бы форсировать и пробежать за 1.41. Но думаю, что в таком случае я уже закончил бы.

– Осенью 2006 года вы стали участником ДТП, в результате которого погиб человек. Это самое тяжелое время в жизни?

– Психологически – да. Мне тяжело было осознать то, что произошло. Моей вины там не было, но все равно было тяжко. Многие говорили, что я был пьян – но я повторю, что вообще не пью. Через две минуты после аварии приехал милицейский уазик, меня сразу проверили; да и вообще там был миллион свидетелей, которые видели, что я был трезвым. А вот у человека, которого мы сбили, было 4,9 промилле алкоголя.

Там стояла «Газель» на аварийке, он выбежал из-за нее. Я его не видел: тень пошла, я сразу в тормоз, но было поздно. Его родственники хотели получить от меня деньги. Но думаю, не столько они, сколько их адвокат. Подумал: «А, известный спортсмен – значит можно».

– Евстратов тогда нанял для вас психолога.

– Со мной сначала работал космонавт Игорь Волк – он в Жуковском живет. Пару раз со мной пообщался и сказал: «У него с психикой все в порядке». Потом пришел еще один психолог и собрал всю нашу группу – как раз в том зале, в котором мы с вами сидим. Что-то рисовал, задавал вопросы... В группе было 12 человек, по результатам тестов я оказался самым психологически устойчивым.

У меня тогда по анализам кортизол очень сильно упал. Он должен быть в районе 600-700 единиц – у меня упал до 20. Меня мучило то, что этот человек скончался. Я понимал, что моей вины нет: пьяный выскочил на дорогу, с любым водителем такое могло произойти. Понимал, но все равно себя винил.

– На какой скорости вы ехали?

– Подушки безопасности вылетают на скорости выше 60 км/ч, если ты пристегнут, и вылетают сразу, если ты не пристегнут. Мы были пристегнуты, подушки не вылетели – значит мы ехали примерно 55 км/ч.

– После этой аварии вы изменили стиль вождения?

– Да. Раньше у меня бывали лихачества. У меня был Accord, я поменял его на джип – потому что выше и безопаснее. С тех пор езжу только на них. И езжу спокойно, медленно – меня научило это сразу.

– Вредная еда, которую вы обожаете?

– Копченая рыба. Ее нежелательно есть, но я очень люблю.

– Вредная привычка, от которой не можете избаваться?

– Не знаю, считать ли это вредным. Вот я сейчас провел тренировку, мне нужно отдохнуть – поспать пару часов. Но мне позвонит кто-то из родственников и скажет: «Юра, надо помочь сделать дела». И вместо сна я поеду делать дела. Такая привычка: сначала помоги семье, потом делай что-то для работы.

– Вы по-прежнему после тренировки бегаете босиком?

– Да. Сегодняшняя тренировка не исключение. Бегал по дорожке, потом разулся и еще километр пробежал по траве.

– Не боитесь поймать гвоздь?

– Когда был совсем маленьким, в деревне бегал босиком – мне после этого уже все равно. Хотя был случай, когда я бежал кросс через лес. Лежала доска, из которой торчал гвоздь. Я ее не заметил, но умудрился наступить так, что гвоздь продырявил кроссовок, прошел точно мимо большого и указательного пальца и вышел насквозь.

– И что, не задел пальцы?

– Не задел! Бывает, что так везет.

Еще был случай, когда бегал кросс на Кипре. Я месяц отдыхал и только приехал – самый старт подготовки. Мне тренер говорит: «Иди «десятку» побегай с ребятами по горам». Я убежал от них вперед, думал побегать одному. «Куда там дальше, парни?» «А вот там налево повернешь». Оказалось, что они перепутали лево и право – я повернул туда, куда сказали, заблудился и в итоге вместо «десятки» набегал 37 км. На всякий случай: это горы, 1600 метров над уровнем моря, горнолыжная база. И я бегаю первый раз после отдыха.

Я без телефона, только часы, и все. На мои поиски уже вышла полиция, чуть ли не вертолет поднимали. Там кругом английские военные базы – все подумали, что я куда-то не туда забежал и меня приняли. С большим трудом я в итоге смог вернуться к тому месту, где мы начинали бежать – это 6 км от гостиницы, нас туда автобус от отеля поднимал. Бегу и думаю: «Если сейчас там и автобуса нет – совсем трындец». Автобуса не оказалась – я пошел пешком. К счастью, через пару километров наткнулся на гостиничную машину, она меня и забрала.

Ребята потом рассказывали, что они отбегали и ржали: «А-а-а, заблудился»! Но когда меня уже третий час не было, всем уже было не до смеха… Закончилось все в итоге хорошо. Просто после этого я еще неделю не бегал – приходил в себя после такой пробежки.

– Когда вы поняли, что на чемпионате мира-2013, который очень бодро прошел в Москве, вам не выступить?

– Когда мне позвонил тренер и сказал: «Тебе не надо выступать, потому что у тебя идет спад формы». Звонок застал меня в аэропорту – я только приехал с чемпионата России в Чебоксарах и летел в Кисловодск. Я приболел – из-за простуды спад формы и начался. Я по тренировкам видел, что результат не растет, а падает. За три дня мы окончательно решили, что не будем выступать. Позвонили в федерацию и сказали, что отказываемся.

– Это же колоссальный облом?

– Если не готов, выступать дома не резон. Дома надо выступать, если не просто готов – если готов выиграть. А выигрывать можно было: Рудиша не приехал плюс тренировки у меня шли очень интенсивно. Но организм, к сожалению, не железный.

– Вы рассказывали, что после Олимпиады в Афинах подписали рекламный контракт на 120 тысяч долларов годовых. С кем?

– С Nike. Это самый большой контракт в моей карьере. Он был таким год, а после сумма уже становилась меньше.

– Когда вы впервые почувствовали себя богатым человеком?

– Я никогда себя им не чувствовал. У меня есть достаток, но нет богатства. У меня была задача – построить дом и чтобы были деньги на воспитание детей. В детстве у меня были времена, когда дома есть вообще было нечего. Я себе сказал: у меня такого никогда не будет, сыновья будут нормально себя чувствовать и задавать мне вопрос: «Пап, а где поесть-то у нас?» – им не придется.

При этом я их не балую. Все, что нужно, у них есть. Но если кто-то из них подойдет ко мне и скажет: «Папа, хочу новый велосипед», – я отвечу: «У тебя и со старым все в порядке». Сейчас они откатались на великах два сезона и поломали их. Вполне можно было их выкинуть и купить новые. «Ни фига. Сломали – чините. И почему они вообще сломались? Потому что не надо лениться их мыть после грязи. Моему велосипеду 10 лет, и он в полном порядке».

– Это ведь не легенда, что вы попали в легкую атлетику, перепутав секцию с футбольной?

– Да, так и есть. Вот здесь на втором этаже была секция самбо – я пришел и отзанимался там месяц. Но на первом этаже ребята играли в зале в футбол, меня это привлекло. Там была тренировка: пара километров разминки, гимнастика, а дальше – игра в футбол. Я ходил и думал, что посещаю секцию футбола. А через две недели – бам, соревнования. Легкая атлетика, в спортивной школе надо пробежать 600 метров. Я побежал, стал вторым, мне понравилось. Впервые узнал, что есть такой вид спорта, как легкая атлетика, и остался.

– Ваше последнее яркое впечатление от футбола?

– Финал Лиги чемпионов. Я болел за «Реал», и он выиграл. Чем старше я становлюсь, тем больше мне нравится футбол: именно смотреть, обращать внимание на тактику. Раньше – просто для себя, поноситься в режиме «бей – беги».

У меня друзья – футболисты. Один за «Челси» болеет, другой – за «Манчестер Сити», третий – за «Баварию». Осенью смотрели групповой турнир Лиги чемпионов, и все говорили: в финале – «Челси» и «Бавария», ну или «Бавария» и «Манчестер Сити». «Поверьте мне, – говорил я. – «Реал» только набирает. Доберется до финала».

У «Баварии» главная ошибка была в том, что они этот свой чемпионат выиграли заранее. Мотивации не было никакой, и они быстро сдулись.

«Барселона» – команда, как мне кажется, немного пафосная. Мне нравится Неймар, он играет хорошо, но понтов у него много.

– А у Криштиану Роналду их нет?

– Криштиану работает в эту сторону. В последние годы, на мой взгляд, он понимает, что эти понты ему в минус идут. Мне в «Реале» очень нравится Иско, который приз Golden Boy недавно взял. Вот он, думаю, будущий Месси.

– Кто быстрее бегает: вы или Гарет Бэйл?

– Не знаю, не соревновались. Но на 100 метров, думаю, можем зарубиться.

– То есть не факт, что он вас обыграет в спринте?

– Все говорят, что Роналду пробежит как Болт. Я сомневаюсь. Одно дело – бежать на поле в бутсах, другое – в шиповках по дорожке. Это все равно что выпустить легкоатлета, который шарит в футболе, к профессиональным командам. Думаю, он там не очень здорово будет смотреться.

– Все знают, что вы не только спортсмен, но и диджей. Последнее музыкальное открытие, которое вы сделали?

– В Германии есть крутой лейбл Diynamic, они пишут tech- и deep house. Мне они нравятся в плане мастеринга – очень качественный звук. Лучший из них – David August. Может, это слишком высоко, но я его сравниваю с Бетховеном, только на современный лад. Парню 22 или 23 года, но он пишет такие вещи! У него сейчас вышла пластинка, два трека с нее, Agatha и Epikur, это просто нечто. С удовольствием сходил бы на его концерт, если бы он добрался до Москвы. У нас он уже был, но на закрытой вечеринке – в клубе «Ванильный ниндзя».

– Вы хоть раз были на Ибице?

– Нет. Ибица идет в те сроки, когда я выступаю. Меня звали играть Казантип, я тоже не смог. Была задумка, чтобы играли мы вместе с Нигматуллиным. Но из-за соревнований у меня не получилось.

– Самое необычное место, где вы крутили пластинки?

– На набережной Парка Горького. Там была закрытая вечеринка по случаю выпускного театрального училища. Нас с другом позвали туда играть. В Жуковском был клуб «Клетка», я был его резидентом. Ребята из этого училища приезжали туда специально, слушали музыку, и почему-то из диджеев позвали именно нас.

– Самые большие деньги, которые вы получали за эту работу?

– 15 тысяч рублей за сет. Но это было, когда я начинал. Сейчас я в основном играю по просьбе друзей, а с друзей я денег не беру. У нас в городе есть Beverly Bar – его еще «Автобус» называют, потому что узкий и длинный. Мы, бывает, приезжаем туда с друзьями, нам резервируют стол, накрывают его небольшим фуршетом. Я играю пластинки, отдыхаю, отлично провожу время. Ну и хозяину наверняка прибыль идет.

– Кто лучший диджей мира?

– Мира? Какой-нибудь Tiesto, наверное…

Лейбл Diynamic организовал Solomun – он сам хорват, но сейчас живет в Германии. Он очень крутой диджей, считается законодателем моды в стиле дип-хауса. Мне еще нравится француз Amine Edge. Он сделал новый стиль – ганста-хаус. Вроде и грубый, и народ прет под него. Но у него такого классного мастеринга, когда один трек дополняет другой, нет. David August выпустил трек два года назад, и он по-прежнему популярен. Amine Edge не парится: пишет очень много, не заморачивается с мастерингом. Два месяца у него трек взрывной, потом все забыли, потом пошел новый.

– В России – мода на марафоны. Преодолевая его без правильной подготовки, люди гробят себя?

– Смотря в каком темпе. Если пробежать его почти пешком, ничего не будет. В древности люди проходили по 70 км за день – и нормально.

– Вы и правда можете задержать дыхание почти на четыре минуты?

– Да, я как-то 3,43 сидел под водой. Были в бане. «Давай?» «Давай». Сел и просидел. В бассейне 50 метров под водой я тоже проплываю.

– Вы говорили, что во время забега хорошо бы на что-нибудь отвлекаться. Самая неожиданная мысль, которая приходила к вам во время забега?

– Это было в Греции. Там жарили сосиски – прямо на вираже, в 200 метрах от финиша. И там стоял такой запах! Кому-то, может, и вкусный, но когда ты бежишь и тебе и так дико тяжело – реакция совсем другая. Мне от этого запаха реально стало плохо, хотя забег я и выиграл. Это был 2003 год, прошло больше 10 лет, но запах я помню до сих пор.

– Самое удивительное место на Земле, где вам приходилось бывать?

– Какой-то особенной экзотики у меня не было. Зато я часто бываю в отпуске в Египте и очень много плаваю там с ластами и маской. Захожу в Красное море и уплываю куда-нибудь подальше. Вижу острова в паре километров от берега – и туда. Как-то раз мы отдыхали с женой и ее подругой. Я оставил их на пляже, а сам пошел плавать. Поплыл на те же самые острова, где уже был, когда приезжал в отпуск в предыдушие годы. У меня там было намечено место: там все отлично просматривается, глубина метров 30, дно – песчаный прямоугольник 20 на 40 метров. И много-много скатов – целое семейство.

Приплываю и смотрю: из скалы торчит огромный канат. Думаю: «Раньше его тут не было. Интересно, зачем привязали?» Поворачиваюсь – и плывет мурена. Огромная – метра два длиной. Если бы был вечер, у меня были бы серьезные проблемы: вечером она обычно выходит на охоту. Но она проплыла мимо и я как дал оттуда. Местные рассказали, что иногда она кусает так, что людям приходится ампутировать конечности, а кому-то из рыбаков она сама ногу откусила.

И только потом я понял, что этот канат – для лодок, которые привозят туда туристов посмотреть на мурен. На лодках! А я добрался вплавь… В общем, больше я туда не плавал.

Юрий Дудь — 5 июня 20:05