Евгений Устюгов: «Раньше пробегал 3-5 км без одышки, а сейчас не могу. И как вернуться?»

За несколько дней до старта биатлонного сезона Sports.ru запускает новый сериал. Почти ностальгический – об эпохе Михаила Прохорова и ее героях. Тех, кто в последние пять лет прожил в русском биатлоне: руководил, тренировал и тренировался – а теперь отошел в сторону. Никаких очерков и монотонных пересказов событий – только интервью.

Первое – с одним из символов задорной и противоречивой эпохи – двукратным олимпийским чемпионом Евгением Устюговым, который вернулся к семье в Красноярск и совсем об этом не жалеет.

– Сколько раз за последние полгода промелькнула мысль: может, я ушел рано?

– Ни разу не промелькнула. Это меня радует. Я смотрел ЧМ по летнему биатлону, приезжал в Академию биатлона у себя в Красноярске. Общался со спортсменами, бывшими руководителями – каждый мне сказал, что я сделал правильный шаг и вовремя. Есть воспоминания, но осадка, горечи, сожалений – ничего такого нет.

За три года дел скопилось столько, что до сих пор успел сделать процентов 70%. Нет времени спокойно лежать на диване, обедать, спать и ужинать.

– Новый мужской тренер Александр Касперович считает, что вы должны вернуться и, возможно, скоро это сделаете.

– За последние месяцы я не общался ни с одним тренером сборной. Если бы он меня ждал – то хотя бы позвонил.

Я видел массу примеров: люди выпадают на несколько месяцев – и все, поймать тот ритм очень тяжело. Сделать паузу в полгода, а потом прямо так захотеть и вернуться – это невозможно. На уровень чемпионата России – еще да, а на Кубок мира – нет, нереально. Эта мысль меня останавливает.

– Как провели последние полгода? Тренировались?

– Я настолько сильно устал, что не возникло желания даже покататься на роллерах. Ни разу не брал в руки винтовку. Да, были какие-то физические упражнения, чтобы организм резко не останавливался, но не более того.

Хочу покататься на лыжах – просто в удовольствие, без напряга. Бегаю кроссы и чувствую: организм стал слабее. Раньше я мог пробежать 3-5 км без одышки, сейчас это нелегко. Возвращаясь к вопросу – как вернуться? Уже никак. Чтобы выйти на спортивный уровень, мне надо тренироваться лет пять.

– Насколько близко к правде мнение, что после золота Ванкувера вы потеряли мотивацию и так и не вернули ее?

– Это длилось один сезон – 2010/2011. Не то что потеря мотивации – больше усталость. Нужно было вернуть желание, азарт. Вроде бы чемпионат мира в Хантах, дома – но я понимал, что бороться за первые места сил нет, и потихонечку успокоился. Со следующего года никаких проблем с мотивацией у меня не было.

Даже предсезонку начали раньше – в мае. Это меня подстегивало: прошел не очень хороший сезон, надо возвращаться. Я делал очень много работы – восстанавливался пошагово. Думаю, только к прошлому сезону получилось вернуть свои качества. Стрельба, психология, спокойствие. Физические качества полностью все равно было не вернуть – из-за травм.

– Можно сказать, что вы ушли из-за них?

– Они повлияли. Для многих места с шестого по десятое – это очень сильно. Мне стало неинтересно занимать эти места, они мне надоели. Меня остановило понимание, что я не могу добираться до первых мест из-за травм. Я знал, какую работу нужно сделать, чтобы занимать первые места. И я не мог ее делать. Не потому что не хотел – не позволяли колено, спина, еще что-то.

– Почти каждый год вашей карьеры в команде менялись тренеры. Кто из них по-настоящему подходил вам?

– Двое: Аликин и Гербулов. Пусть между собой у них теперь нет контакта. Я отработал с Аликиным три года – его методика мне подходит отлично.

– Его ведь убрали весной 2010-го по требованию спортсменов.

– У ребят в команде имелись свои причины просить об этом. Я не хотел, чтобы Аликин уходил, но у меня не было права сильно рассуждать на эту тему.

– У единственного на команду олимпийского чемпиона не было права?

– Ну, может, право было, но я сам этого не понимал. Сколько мне тогда было лет? Дите дитем. Что говорить и как говорить – мне было неизвестно. Большинство было против Аликина, и мой голос ничего не решал.

Большого раздора в команде это не посеяло, но… Кто-то был на кураже, кто-то еще на чем-то. Никто не задумывался, что будет дальше. Когда Аликина сняли, тогда и начали задумываться, кто что натворил и какие будут последствия. На мой взгляд, можно было еще год побыть вместе, посмотреть, что будет.

– Чем так хорош Аликин?

– Его самый большой плюс: человек идет единой командой со всеми. Когда были недоговоренности по спонсорам, еще какие-то проблемы – Аликин всегда был на стороне команды. Многие спортсмены забыли об этом, когда потом выступали в прессе. Но тем не менее. Как бы ни косячила команда, Аликин всегда ее выгораживал. Для меня это гуру, на которого смотришь снизу вверх.

– Он не старомоден как тренер?

– Нет, конечно. Лопухов, например, старше Аликина, да и пришел не с суперновой технологией. С Николаем Петровичем мы делали тренировки 70-80-х годов, еще той закалки. Аликин вполне современный специалист: гибкий, способный идти на контакт, на коррекцию. Если ему объяснить, почему это нужно и во что выльется.

– Гербулов – вроде бы противоположность Аликину. Чем он крут?

– Он рассудительный и всегда остается человеком. Его стойкость, умение найти контакт с другими тренерами, поставить точку в конце – это очень впечатляет. Борясь с такой связкой, как Лопухов и Падин, он все равно оставлял себе последнее слово. Гербулов не только тренер по стрельбе, он умеет регулировать физические нагрузки. Многие этого не знают.

< class="bold"p>– Ваша последняя личная медаль была выиграна на ЧМ-2011 под руководством Михаила Ткаченко. Это его заслуга или Валерия Медведцева?

– Валерию Алексеевичу будет немного обидно, но я скажу правду. Заслуга тренеров в любом случае огромна, но перед чемпионатом Медведцев полностью передал меня Барнашову.

Команда уехала на Кубок мира в США, мы остались с Шипулиным, нам составили план передвижений. План подготовки к ЧМ нам написали Барнашов и Маматов. Мы провели 26 дней в Риднау, съездили на Кубок IBU, стартанули на ЧЕ в том же Риднау. Этот сбор нам очень помог, сил было вагон.

Все сломала последняя нотка: был длинный перелет, потом большой переезд. Из Тюмени в Уват, оттуда уже в Ханты на ЧМ – в автобусе вместо четырех часов ехали восемь или девять. Антон вообще заболел, мы оба приехали обессиленные, хотя сама подготовка не была сорвана. Я не снимаю с себя ответственности. Я рассказываю пошагово, как было.

– Со стороны кажется, что вы так и не сработались с Николаем Лопуховым. Это так?

– На мой взгляд, я один из немногих, кто нашел с ним общий язык. Как другие? Кто-то до сих пор злой, кто-то общаться с ним не хочет. Я всегда открыт. Можем созвониться – орать друг на друга не будем. На прощальной вечеринке Прохорова Лопухов меня подталкивал к возвращению.

Я поддержал Николая Петровича, когда прошлой осенью Шипулин ушел на самоподготовку. Когда человек уходит из команды – это накопившаяся ситуация и вина тренера всегда есть. Я поддержал Лопухова, иначе он мог раскиснуть. Это его тонизировало. В дальнейшем… Были сложности, но я не обижаюсь и примеры приводить не хочу. Он заслуженный человек.

– Самый тяжелый для вас момент за эти годы?

– Два чемпионата мира – в Рупольдинге (2012) и Нове-Место (2013). В сезоне 2011-2012 было отменное физическое состояние, но не шла стрельба. Самый обидный эпизод – падение в Рупольдинге на спринте. Шел на хороший результат, почти лидером. Падение выбило из колеи – сломался весь чемпионат.

– И не попали даже в эстафету, хотя успели восстановиться.

– Это вопрос к Валерию Николаевичу Польховскому, который настоял на том, чтобы бежал Гараничев. Я не обижаюсь на людей, каждый ищет выгоду в любой ситуации. Я был в нормальном состоянии. Как решалось, я не знаю – совещание было за закрытыми дверями. Мне сказали, что я не бегу – так решил главный тренер.

– Что надломило на ЧМ-2013?

– Долгое нахождение вне дома. Не помню, где мы проводили последний сбор перед Нове-Место, но подготовка была скомканная. К тому времени мы провели по несколько месяцев без заезда домой и знали, что еще нескоро туда попадем. После ЧМ нужно было сразу ехать на сбор и предолимпийскую неделю в Сочи, а оттуда – закрывать сезон в Ханты.

Мы все взрослые и сознательные люди, нам всем иногда хочется личного пространства. Хотелось выдохнуть спокойно, но не нашлось возможности. Были ребята, которые в ноябре уехали на вкатывание, и не заезжали домой до конца марта. Как получили экипировку, так и ездили: четыре месяца с баулами, сумками, коробками. Да, в России другие расстояния, но человеку нужно иногда просто уехать из команды – хотя бы на три дня. За три дня ничего не произойдет. Окна уехать были, но нас не отпустили.

– Согласны, что тогда вы были просто не готовы к ЧМ?

– Нас с Димкой Малышко вели мини-группой, мы заезжали на сборы и на высоту отдельно от команды, по своему графику. И не съездили домой, и не подготовились к чемпионату. В методике была допущена ошибка. Как для спортсменов для нас это был новый опыт – мы ведь не могли знать, что будет. А тренер с таким стажем, как у Лопухова, должен был предвидеть.

Уже в Антхольце мы поняли, что пересидели в горах, что обезвожены. На мире Димка не допустил промахов в спринте и пасьюте, но остался без медалей. Это что-то значит. Тогда порадовал только Антоха. Он в любой ситуации бьется до последнего метра, когда мы уже опускаем руки.

– Вы застали оба допинговых скандала последних лет. В чем для вас разница?

– В моей реакции на них. Когда все случилось первый раз, я вообще ничего не понимал. Мы вместе с Димой Ярошенко как раз летели из Красноярска. Он говорит: Жека, представляешь, мне на почту пришло письмо, что проба положительная. Я ему: да слушай, это какая-то ошибка, не может такого быть. Короче, не обратил внимания.

Потом уже в Корее все это завертелось: люди уезжают, мы их провожаем, девушки плачут. Очень тяжело и непонятно, тогда была полная неразбериха. Только что с человеком общался, а теперь его увозят. Морально мне было тяжело видеть все это с незнания.

– А второй раз?

– Совсем по-другому. Да, я знаю людей, которых дисквалифицировали. Но теперь у меня был какой-то щит, я старался от этого полностью абстрагироваться. Как спортсмена меня не должно это касаться.

– Не было страха, что ситуация вышла из-под контроля и вы тоже можете попасться?

– После первой истории я стал умнее. Сам проверял и не стеснялся спрашивать лишний раз – за вопрос в лоб никто не даст. Старался узнавать все по полной. Страх был всегда. Может быть недоразумение, еще что-то. Вылететь даже на время разбирательства, на два месяца – это, конечно, страшно.

– Вы верите официальному оправданию Ирины Старых про косметику?

– Я не медицинский работник, не могу отвечать компетентно. В нашем мире возможно все, удивляться ничему не стоит. Правда это или нет, знает, видимо, только Старых.

– Вы – стопроцентный символ эпохи Прохорова: одновременно пришли, одновременно ушли. Не жалеете, что не получилось поработать в другой системе?

– Я не раз об этом задумывался. Да, у нас с Михаилом Дмитриевичем получилось синхронно: я не знаю, что было до, я не знаю, что будет после. Нисколько не сожалею, что попал в эту эпоху.

Пять продуктивных лет – даже, может, не в плане спорта, а в плане общения, знакомств, психологии, умения выходить из разных ситуаций. Все благодаря этим людям – Прохорову и Кущенко. Сейчас я делаю шаги в разных сферах именно по опыту этой эпохи.

– Все эти годы Прохоров, по сути, не погружался в биатлон.

– Скажем так, он был вдалеке. И делал абсолютно правильно. У нас был исполнительный директор, финансовый директор, куча менеджеров – этого хватало. Мы и так знаем, кто у нас президент. Мы знаем, что он поможет при решении проблем. Мы знаем, что он занятой человек, поэтому его лучше не дергать.

Были моменты, когда он приезжал просто так – посмотреть этап, пообщаться и уехать дальше. Нам было достаточно. Общение с Прохоровым у меня лично было регулярным – если не в формате встречи, то по телефону.

– Самое запоминающееся собрание, которое он провел?

– Одно из первых. Весна 2009-го, перед медобследованием команды. Тогда была такая обстановка… мы не знали, что у него спрашивать, о чем с ним говорить. Даже побаивались: знаменитый, интересный человек. И он такой: ну пацаны, спрашивайте что-нибудь! И мы: а-а-а, что спросить-то, мы не знаем… Коля Круглов поопытнее, спасал ситуацию, задавал какие-то вопросы, чтобы не казалось, что всем нечего сказать. Потом эта проблема исчезла.

– Прохоров и Кущенко устали от биатлона?

– Думаю, да. Первые годы прошли весело – все были на сильном позитиве, плюс помог Ванкувер. Не очень удачный итог в целом, но у биатлона было два золота из общих трех.

Потом пошел цикл, рутина, что-то не получалось по результатам. Есть ряд болельщиков и ряд руководителей, которые резко реагировали на наши выступления – постепенно позитив угасал. Олимпиада в Сочи прошла – все выдохнули, но не знали, идти дальше или нет. По Сергею Валентиновичу скажу точно: для него это были интересные пять лет, но он сильно устал.

– Когда вы объявляли об уходе – уже знали, что уйдут и они?

– Нет, я до последнего надеялся, что они останутся. Хотя для меня это ничего бы не изменило, я бы все равно закончил. О моем решении знали несколько человек. Разумеется, предупредил родителей – чтобы не было легкого шока. Прохоров и Кущенко тоже знали.

– Сложилось ощущение, что Кущенко может быть жестким по отношению к кому угодно, но только не к спортсменам.

– И к спортсменам может. Короткий пример и без фамилий. В одном из прошлых сезонов Кущенко распорядился отчислить из мужской команды человека за неявку на собрание. Было сказано: чтобы завтра его в команде не было. Спортсмена прикрыл как раз тренер, сказал: я виноват, забыл напомнить про собрание.

– Что Прохоров и Кущенко дали русскому биатлону?

– Самое главное – подняли вид спорта в рейтинге популярности. Что касается раскручивания, они сделали 100% от возможного. Они умели делать так, что биатлон был интересен всем и каждый день. О биатлоне сейчас знают и говорят все.

Они показали спортсменам, что нужно быть гибкими и медийными. Раньше можно было кого-то просто послать – люди обижались, но расходились и забывали. Сейчас спортсменов научили вести себя публично.

Они задали планку в организации всех мероприятий, касающихся спорта. Сейчас менеджерами никого не удивить, а раньше про них никто не знал. Но это реальная помощь. Приезжаем в новое место: нас встречает менеджер, едет с нами. Ты вышел из автобуса – пофамильно раздали ключи, то, это… Ты не стоишь в очереди, нигде ничего не ждешь, никому на ломаном английском не доказываешь, что это твое оружие и у тебя есть разрешение. Если кто-то и делал ошибки с разрешительной системой, менеджеры договаривались на месте. Вот что такое организация.

– Неформальные командные посиделки тоже стали чертой эпохи. Что запомнилось?

– Был момент в позапрошлом сезоне, перед важными соревнованиями. Один из руководителей сказал: Жека, соберите команду, сядьте выпейте пива – видно, какие вы уставшие.

Когда идут стрессовые соревнования, все ребята настроены на результат. Неделю до, неделю после мы можем и похихикать, и в иксбокс поиграть. Когда есть старты – все серьезны. А тут сели, выпили по две кружки пива, поговорили про отдых весной, на какие-то отвлеченные темы. Пацанская обстановка: ни слова про спорт, тренеров, работу. Два часа – и зарядились. На следующий день был результат.

– Расскажите, что у вас за собака?

– Акита-ину, японская порода. Чтобы людям было понятно, это как из фильма «Хатико». Зовут Багу – кличку дали заводчики, а мы не стали менять, потому что плохая примета.

Я поторопился с его заводкой – раньше было жалко расставаться каждый раз. В фильме очень реалистично показано – собака действительно переживает, когда хозяина нет. Каждый мой отъезд ему давался тяжело и больно. Дня три просто лежал как овощ, не ел, не пил. Супруга рассказывала: подойду, пальцем его потыкаю, живой или нет. Он чуть голову поднимет и опять ляжет.

Весит около 40 кг. Очень интересный в поведении – это всегда хозяин территории, где бы он ни находился. Другим собакам ничего никогда не прощает и не позволяет быть главными. Гуляем только на поводке. Багу воин и очень сильный. Когда был молодым, то проверял свои силы – справлялся с серьезными породами. Зрелище не из приятных. До восьми месяцев он игрался со всеми. В девять стал избивать своих же друзей.

– Как вообще пришла идея завести пса?

– У меня старшая дочка сильно любит собак. Стоим на балконе – даже я не вижу, где собака. Она видит, тыкает пальцем: пап, смотри, собака бежит. Теперь дома есть пес, но дочка все равно пытается погладить каждую встречную собаку.

– Ваш большой дом достроен?

– Достраивается, он тоже в городе, у последней черты. Мы с супругой сами занимались дизайном, второй этаж полностью планировал я. Пока у нас маленький ребенок – не хочется переезжать в зиму. Поликлиники и вся инфраструктура здесь ближе, чем если выезжать оттуда. Держим пока на паузе, плюс там есть недоработки по дому, по территории. Нужно доделать до конца. Если не сделаем сейчас, то не сделаем уже никогда.

– В доме есть что-нибудь удивительное?

– Кинотеатр – это удивительно? Еще, может, кто-то назовет это глупостью, но нас есть детский домик под лестницей. Идея супруги – я своими руками закрывал там все деревом. Старался, чтобы походило на избушку. Дверцы, окошечки – все как полагается.

– В чем самая большая проблема при строительстве дома?

– Огромное спасибо моему брату, который следит за стройкой – начиная от забора и разравнивания территории до нынешнего момента. Это строительство с чистого листа под ключ. Все висело на нем, он старался меня отвлекать как можно меньше. Я принимал только глобальные решения, так что о проблемах знает только брат.

– Планируете заводить еще детей?

– Я-то точно планирую, надо супругу спросить. Раньше говорил, что хочу четверых. Чем больше, тем лучше. Давать новую жизнь – это приятно и хорошо. Следить, как они растут, тоже интересно. Главное – знать свои финансовые возможности, чтобы дети не жили в минус. Если вытянем четверых или пятерых – я только за.

Вячеслав Самбур — 18 ноября 2014